Книга Нас звали «смертниками». Исповедь торпедоносца - Михаил Ишков

Детей в крестьянских семьях было традиционно много. Не являлись исключением и мои дедушка и бабушка, воспитавшие пять сыновей и шесть дочерей. Едва достигнув двадцати, а зачастую и в более раннем возрасте, они женились и выходили замуж. Готовиться к этому приходилось загодя ввиду необходимости подготовки достойного приданого для девушек.

С парнями дело обстояло гораздо тяжелей – их семьи нужно было обеспечить земельным наделом и определенным количеством рабочей скотины, без наличия которой самостоятельное ведение хозяйства не представляется возможным. Поэтому свадьбу и «отделение» мог разделять весьма приличный промежуток времени длиной в несколько лет.

Мой отец, Федор Григорьевич, родившийся в 1898-м, своими ростом и комплекцией идеально подходил для нелегкой деревенской работы. Высокий широкоплечий мужик с огромными кулачищами, он казался мне, босоногому малышу, былинным богатырем, подобным Илье Муромцу. Его невероятная физическая сила уравновешивалась рассудительным и сдержанным темпераментом, поэтому лишь однажды, столкнувшись с беспардонной наглостью подвыпившего хама, он не удержался. Одного легкого удара оказалось достаточно, чтобы бузотер, перекрутившись два раза, неподвижно замер на полу. В остальных случаях конфликты удавалось разрешить мирным путем.

Приткнувшись к отцу, чувствуя, как его сильные руки ласково гладят мой затылок, я ощущал себя в полной безопасности.

Тем не менее он был достаточно строгим родителем, и мысль о том, чтобы ослушаться его даже в какой-либо незначительной мелочи, не имела никаких шансов на успех.

Мама, Аксинья Владимировна, своим спокойным и покладистым характером создавала в доме атмосферу гармонии и уюта. Замуж за моего отца она вышла в шестнадцать лет, будучи на три года младше его, что по нынешним меркам считается совсем рано, и, несмотря на столь юный возраст, сразу же стала идеальной хранительницей домашнего очага. Все спорилось в ее умелых руках, и натруженного отца, возвращавшегося к вечеру с поля, ждала безупречная чистота в доме и вкусный ужин на столе.

Словом, в семье царили гармония и взаимопонимание. Конечно, бывали и конфликтные ситуации, но возникали они очень редко, буквально считаные разы, и практически моментально разрешались, ко всеобщему удовлетворению…

17 октября 1921 года я появился на свет. В документах местом моего рождения числится деревня Кальтовка Иглинского района, расположенная в 50 километрах восточнее Уфы, но на самом деле наша семья жила на выселках, так называемых Сергеевских хуторах, совсем недалеко от этой самой Кальтовки. Наверное, поэтому всех родившихся там ребятишек и приписали к ближайшему более-менее крупному населенному пункту.

Наша семья не была столь многочисленной, как дедушкина. После внезапной смерти родившейся в 1924 году сестрички Серафимы, прожившей всего шесть лет, я и мой брат Вася, старший меня на три года, оставались единственными детьми вплоть до 1931-го, когда появилась еще одна девочка. Назвали ее так же, как и умершую, – Серафима. Затем, в 1934-м, родился Петя, скончавшийся, едва достигнув четырех. Через девять лет после его смерти, будучи уже в весьма солидном возрасте, несмотря на пережитые в годы войны лишения и тревоги, мама вновь ждала ребенка. Конечно, были очень сильные опасения, но, слава богу, они оказались напрасными – сестричка Оля родилась совершенно здоровой…

К тому моменту, с которого начинаются мои собственные воспоминания, старшие братья отца, Иван и Филипп, были уже отделены и вели самостоятельное хозяйство, а пять сестер, выйдя замуж, покинули родной дом, в котором после их ухода некоторое время жило четырнадцать человек: дедушка с бабушкой, мой отец и дядя Устим со своими семьями, в каждой из которых имелось по трое детей, тетя София 1908 года рождения и дядя Сергей, самый младший из многочисленного дедовского потомства, появившийся на свет в 1911-м.

Лучше всех устроились мы, самые маленькие, практически безраздельно завладев огромной русской печью. Дедушка Григорий, отец и дядя Устим, как семейные люди, имели в своем распоряжении кровати. Всем остальным приходилось спать на полу.

Несмотря на такую высокую плотность населения и связанные с этим неудобства, я с теплотой вспоминаю этот период моей жизни. Может, потому, что детское сознание фиксирует лишь приятное, отбрасывая все остальное. Но, думаю, эти субъективные впечатления не намного отличаются от истинного положения дел, ведь большая крепкая семья совершенно необходима для процветания крестьянского двора.

С самого раннего утра взрослые и наши старшие братья и сестры, наскоро позавтракав, уходили в поле, оставив нас, маленьких ребятишек, на попечении бабушки. Конечно, мы по мере своих детских силенок стремились помочь ей во всех домашних делах и заботах, ведь к вечеру уставшие после многотрудного дня работники вернутся домой, так что ужин к тому времени должен быть уже готовым.

Помню большой артельный стол, тогда казавшийся мне безбрежным. За ним не спеша, в порядке старшинства, рассаживалась вся семья. Прием пищи начинался только после того, как каждый займет свое место. Далее следовала неторопливая беседа, в которой младшим доставалась роль слушателей. Обсуждалось все: от вопросов ведения хозяйства до взаимоотношений между соседями. Для нас, детей, эти разговоры были настоящими жизненными уроками.

Зимой центральным местом в доме становилась русская печь. Набегаешься на улице, замерзнешь, как цуцик. Скинул полные снега валенки и бегом – кто первый успел залезть, тому самое теплое место достанется, посередине. Так и спали, прижавшись друг к другу, обогреваемые снизу теплом от печи. Удивительно было то, что, несмотря ни на какие морозы, простудными болезнями я никогда не хворал.

Тем временем дед, прикупив поблизости достаточный участок земли, отделил сначала отца, а затем и дядю Устима. Тогда мне было только семь лет, но это событие неизгладимо врезалось в мою память. Война была такая… Еще бы, ведь решался самый главный вопрос – земельный. Хорошая земля – значит, при должном трудолюбии, будет и семья жить соответствующим образом.

Но, слава богу, все закончилось ко всеобщему удовлетворению. Моему отцу достались шесть десятин, по числу членов семьи, лошадь, корова, несколько овец, некоторое количество более мелкой живности и четыре улья с пчелами. Естественно, с тем расчетом, чтобы хватило и другим. В трехстах метрах от дедовского поставили дом и необходимые хозпостройки, выкопали колодец. Такой же земельный надел достался и дяде Устиму. Дядя Сергей, как самый младший, по крестьянской традиции остался с дедом.

Подавляющее большинство сельских домов имели стандартную для тех лет пятистенную компоновку: четыре наружные стены, пятая – внутренняя, разделявшая жилье на две неравные части. В большей находились кровати и русская печка, в меньшей – кухня. От ветра, дождя и снега жилище защищала соломенная крыша. К зиме стены дома снаружи утеплялись соломой, связанной в маты.

Строили, как говорится, всем миром. Купил хозяин срубы, собрались окрестные мужики, и работа закипела. Нам, желторотикам, тоже дело нашлось – принести и подать инструмент, помочь при разгрузке или погрузке, да и сбегать, чтобы позвать кого-нибудь. Мы гордились тем, что также причастны к общему делу, и старались, не жалея сил.