Книга Уроки Камасутры - Лилия Подгайская

Не жалею, не зову, не плачу,

Всё пройдёт, как с белых яблонь дым.

Увяданья золотом охваченный,

Я не буду больше молодым —

зазвучало над притихшей землёй. Песня лилась, слушатели замерли, глядя на него умильными глазами. Только Агата опустила взгляд, и непонятно было, нравится ей его пение или нет. Потом ещё Есенин, и ещё раз. А следом пошло что-то современное, не такое щемяще тоскливое, но вполне лирическое и романтичное. А потом Вадим Алексеевич отложил гитару, встал и ушёл в темноту. Ему нужно было побыть одному. Слишком уж сильно расшевелил он свои глубоко упрятанные чувства, казалось, оставленные там, в давно прошедших молодых годах, и остро, как никогда, ощутит отчаянное желание простого человеческого счастья.

Когда он, проветрившись и успокоившись, вернулся к дому, остатки пиршества были уже убраны, костёр погашен, а хозяева, видно, ушли в дом. Он тихо поднялся в свою комнатку под крышей и улёгся спать. Уснул не сразу. А утром проснулся чуть свет. Сна ни в одном глазу, и очень потянуло на озеро. Искупаться захотелось, поплавать и смыть с себя непонятно откуда нахлынувшее оживление чувств, давно пережитых и забытых, казалось, навсегда.

К озеру шёл не спеша, предвкушая сказочное удовольствие от прохладной чистой воды, омывающей тело и успокаивающей душу. Но покоя не вышло. Уже подходя к воде, скрытой за деревьями, он услыхал шум – плещется кто-то. Для рыбы, вроде крупновато. Никак, человек? Осторожно выглянул из-за деревьев и увидел женскую головку над водой – Агата плавала в озере, как большая белая рыбина. Прозрачная вода не скрывала ничего, и он понял, что на ней нет ни ниточки. Агата купалась обнажённой. Он замер. А она, наплававшись вдоволь, вышла на берег. Нежное утреннее солнце озаряло ладную фигурку с тонкой талией и длинными стройными ногами. Упругая девичья грудь и плоский живот. Женщина, не познавшая материнства. Агата отжала волосы и, свободно распустив их, принялась обсыхать под ласково греющими лучами. Блаженно жмурясь, она поворачивалась к солнышку то одним, то другим боком, и Вадим Алексеевич имел возможность любоваться то упругой грудью, то аккуратной аппетитной попкой. Она крутилась перед ним как заправская модель на подиуме, а он стоял, затаив дыхание, и не в силах был сдвинуться с места. Во рту пересохло, он даже не мог дышать, кажется, так ему хотелось схватить всю эту роскошь, щедро открытую его взгляду, и утащить под дерево, на мягкую траву. И там… Умом он понимал, что это нехорошо, подглядывать за ничего не подозревающей женщиной. Ещё хуже так остро, так отчаянно желать её. Но тело не соглашалось подчиняться голове. Оно просило, нет, оно требовало немедленного и полного удовлетворения.

На его счастье, Агата не стала искушать его слишком долго. Лишь слегка обсохнув, она набросила на голое тело лёгкое платьице, ещё раз растрепала мокрые волосы и направилась к тропинке, ведущей домой. Вадим Алексеевич едва успел спрятаться поглубже в зелень и затаил дыхание. Агата прошла совсем близко, он даже ощутил исходящий от неё запах свежести, но его не заметила. Медленно, какой-то свободной, лёгкой, раскованной походкой она двинулась в сторону дома. А он, раздевшись донага, прыгнул в озеро и долго плавал в прохладной воде, успокаивая неожиданно возникшее желание и снимая напряжение. Потом погулял по берегу, обернувшись полотенцем, и снова плавал до изнеможения. Мышцы устали, но картина перед глазами не уходила – белое женское тело, щедро открытое его взгляду, в самых разных ракурсах. С этим надо было что-то делать. Так с ума можно сойти. Он вернулся в дом, мечтая, чтобы она исчезла куда-нибудь, ушла, уехала. Смотреть ей в глаза он просто сейчас не смог бы. Судьба оказалась к нему милостива, и Матрёна Евграфовна сообщила, что скоро будет свежее молоко и творог – Агата поехала к живущей километрах в десяти Степаниде Евсеевне, их дальней родственнице, привезёт обязательно. Их-то корова сейчас безмолочная.

Вадим Алексеевич несказанно обрадовался полученной передышке. Наскоро поев, он вызвал машину и, сообщив, что у него возник срочный вопрос в городе, быстренько ретировался. Хотел проболтаться вдали от своего места отдыха до позднего вечера, но не смог. Вернулся часам к пяти. Агата как раз собиралась в обратный путь.

– Что ж вы не сказали, когда собираетесь уезжать, Агата Витальевна, – пожурил он, – я бы машину задержал и подвёз вас до города.

– Я уж как-нибудь сама справлюсь, Вадим Алексеевич, – задиристо ответила она, – до сих пор без вашей помощи обходилась и дальше прекрасно обойдусь.

– Давайте, хоть сумку вам поднесу до автобуса, – предложил он.

– Спасибо, нет, – голубые глаза стали совсем ледяными, в голосе зазвенел металл.

– Ну, воля ваша, – Вадим Алексеевич был страшно недоволен, но сдаваться не собирался. – Вы хоть телефон свой дайте. Мало ли что может случиться.

– Я свой номер на память не знаю, а телефона со мной нет.

Это была откровенная наглая ложь. Глаза при этом ехидненько так прищурились, а подбородок вздёрнулся вверх – ничего, мол, ты со мной не сделаешь, как ни старайся.

– Ладно, – согласился он, скрепя сердце, – тогда мой возьмите, так, на всякий случай.

Он сунул ей в руку прямоугольник визитной карточки и, круто развернувшись, ушёл в дом – крайне сердитый, всем недовольный мужчина. Агата проводила его взглядом. Из голубых глаз ушёл лёд, осталась только грусть. Мужчина был очень интересный, а главное, способный к романтическим переживаниям – вон, ведь, как Есенина пел. Но она ничего, совсем ничего о нём не знала и очень боялась рисковать. Такого подпусти к себе чуть ближе – и всё, пропала. В его янтарных глазах читались ум и воля. Такой не выпустит, коли ему в руки попадёшь.

Агата тепло распрощалась с родственниками и ушла, отклонив заодно и дядюшкино предложение проводить её до трассы. Уж очень неспокойно было у неё на душе. Хотелось побыть одной, подумать и вернуться в привычное состояние. Матрёна Евграфовна покачала головой – вот, ведь, упрямица какая. А мужчина-то видный такой и характером хороший. Не век же, право слово, одной куковать. Правда, неизвестно, что там у него делается на семейном фронте. То, что без жены приехал, ещё ни о чём не говорит. Вон Леонид Николаевич, милый человек, всегда тоже один приезжает, а дома у него наличествует законная супруга и две дочери, это она доподлинно знает. А жаль. Хорошая бы получилась пара из этих двоих. Оба они не остались равнодушны друг к другу. Это она отлично видела своим внимательным женским взглядом. То, что Агата иголки выставляет, так это просто привычка. А он, бедолага, вон как расстроился из-за её капризов. Напрасно, ох, напрасно она так. Но с этой упрямицей ничего не поделаешь. Очень, очень жаль.

Вечер прошёл спокойно. Каждый занимался своим делом. Егор Степанович что-то чинил возле сарая, Тимофеич улегся у его ног и умильно заглядывал в глаза хозяину. Тот время от времени поднимал на него взгляд и гладил большелобую голову, приводя пса в полный восторг. Хорошая собака для лесника – ох какое важное дело. А другого такого как Тимофеич днём с огнём не сыщешь. Муська, та устроилась на лавке под домом, уютно поджала лапки и подрёмывала, не обращая никакого внимания на снующую туда сюда хозяйку – Матрёна Евграфовна делала необходимые приготовления на завтра, пирог она собралась с утра печь, сердитого мужчину ублажать. А сердитый мужчина слонялся без дела, независимо насвистывая. Но глаза были неспокойные, это хозяйка хорошо видела.