Книга Без лица - Хари Кунзру

Теперь он обнажен и, несмотря на беспомощность, очень красив. Амрита проводит рукой по его бедру, по стрелке волос, ведущей вниз от его пупка. Мало-помалу его руки начинают возвращать ей прикосновения, и вскоре она делает то, о чем всегда мечтала.

Их секс неискушен и неистов, больше похож на борьбу, чем на секс; они катаются и терзают друг друга на утоптанном земляном полу. Все происходит быстро, и затем они долго лежат, сплетясь ногами и руками, тяжело дыша. Небывалое ощущение близости тел заставляет их начать все заново. Еще дважды они катаются и царапают друг друга, затем лежат без движения — без сил, блаженно… После третьего раза огонь начинает гаснуть, и пот с пылью окрашивает их кожу в одинаковый буро-красный цвет. Цвет земли.

Они лежат, пока огонь не гаснет окончательно. И тут крошечная искорка мелькает в сознании Форрестера. Затем она разрастается во что-то большее, угрожающее. Он подыскивает этому имя и не может найти. Возможно, это — неназываемое нечто потерянного человека, единственное предназначение которого исполнено. Форрестер смотрит на девушку и понимает: он только что изменил все в своей жизни и не знает, к чему это может привести.

Поэтому Форрестер выходит из пещеры и спускается к воде, которая обрела форму быстрой красной реки. У него кружится голова. Протирая глаза, выпрямляя спину и пытаясь справиться с паникой, он видит нечто узнаваемое: огромный кедр плывет по затопленному оврагу. Форрестер делает шаг, поскользнувшись, падает, грязевой поток подхватывает его и уносит прочь. Последнее, что видит Амрита, — ветви кедра, и среди ветвей — тело в полосках грязи, плывущее вниз по течению, продолжая путешествие, которое она прервала несколькими часами раньше.

________________

В 1918 году в Агре проживает триста тысяч человек — плотно прижатых друг к другу вокруг изгиба реки Джамна. Широкая и ленивая река течет на юго-восток, где в конце концов соединяется с Гангом и впадает в Бенгальский залив. Этот город вырос здесь пять столетий назад, когда моголы, пришедшие с севера, обосновались в этом крае, чтобы строить гробницы, рисовать миниатюры и замышлять новые, еще более кровавые войны.

Если бы вы могли освободиться от силы тяжести и посмотреть на мир с небес, вы увидели бы Агру как нагромождение прессованных кирпичей и песчаника. К югу клубок спутанных улочек разбивается о военную решетку Британского барачного городка (для официальной корреспонденции грубо сокращенного до «Бараков»), Он составлен из геометрических элементов, как детский конструктор; рациональные авеню, строевые плацы и, разумеется, казармы для солдат. На севере это армейское пространство зеркально отражается в Гражданских линиях — рядах побеленных бунгало, в которых живут административные работники и их жены. Жесткость этой второй решетки стерта и смягчена временем, былая стройность планировки тихо увядает на индийской жаре.

Центральная точка Агры — это Форт, кольцо брутально-красных стен в милю длиной, охватывающее мешанину дворцов, мечетей, водонапорных башен и общественных мест. Железнодорожный мост, проходящий возле Форта, доставляет в город пассажиров со всех концов Индии. Хлопотливая толпа на станции Форт никогда не исчезает, даже в ранние утренние часы. Толпа — это часть великого замысла железной дороги, воплощенная в жизнь имперскими дизайнерами, часть театра величиной с континент. Как и сто три тоннеля, пробитые в горах до самой Симлы, и двухмильный пролет моста через Ганг в Бихаре, и стосорокафутовые сваи, вбитые в грязь Сурата, толкотня на вокзале провозглашает власть британцев — технологов, под контролем которых — вся Индия.

Агра — оживленный город, но на нем лежит печать смерти. По большей части это вина моголов, которые всерьез беспокоились о загробной жизни и о том, что теряется при переходе из одной в другую. Они повсюду оставляли за собой гулкие мечети, эти прохладные памятники своему отсутствию. За изгибом реки, если смотреть от Форта, находится Тадж-Махал. Несмотря на массивную мраморную красоту и облегчение, которое дарят палящим днем его холодные полы и сумрак внутренних помещений, это место предназначено для меланхолии ценой в сорок миллионов рупий и невесть какого количества человеческих жизней. Император Шах Джахан любил Мумтаз Махал, и вот боль его утраты высится на краю города, одетая в труд бесчисленных рук, окруженная регулярным садом, который все еще служит местом свиданий для начинающих любовников. Почему-то у милующихся здесь парочек несколько подавленный, задумчивый вид.

Сегодня над городом нависла смерть. На этот раз — не осада и не голод, а эпидемия инфлюэнцы, прокладывающая себе путь на восток от американского военного лагеря, на задворках которого она мистическим образом зародилась. Покидая Агру, эпидемия заберет с собой треть населения города: треть всех этих базарных сапожников, гончаров, шелкопрядильщиков и чеканщиков; треть женщин, отбивающих белье о плоские камни речного берега; треть от шестисот рабочих рук на хлопковой фабрике Джона; треть заключенных, плетущих циновки в городской тюрьме; треть крестьян, везущих товары на рынок; треть носильщиков, между сменами спящих на вокзальной платформе; треть мальчишек, играющих в крикет на спекшейся грязи во дворах своих многоэтажных домов. Раджпуты, брахманы, чамары[12], джаты[13], бании[14], мусульмане, католики, члены Арья-самадж[15]и прихожане Англиканской церкви — никто не устоит перед одной и той же цепочкой: усталость, потливость, лихорадка и темнота.

Количество летальных исходов по всему миру превосходит даже бойню, развернувшуюся в Европе. Здесь смерть поднимается миазмами над клубком улиц возле Драммонд-роуд — этот квартал ювелирных лавок носит имя Джохри-Базар. А теперь, подобно пилоту Рою[16], оставляющему шлейф черного дыма над далеким Лондоном, отвесно падайте вниз, где стоит просторный, внушительный дом, отсеченный от уличного шума высокими кирпичными стенами. Переберитесь через парапет, утыканный осколками стекла, на низкую плоскую крышу, где некий мальчик откинулся на чарпаи[17], равномерно двигая рукой внутри пижамных штанов.

Его зовут Пран Натх Раздан. Пран Натх Раздан не думает о смерти. Базары могут опустеть, коридоры Томасонского госпиталя — принимать все новые десятки трупов — все это не будет иметь к нему никакого отношения. Ему пятнадцать, и мир его уютно очерчен стенами родного дома. Будучи единственным сыном выдающегося судебного адвоката пандита[18]Амара Натха Раздана, он со временем унаследует состояние из многих сотен тысяч рупий и в будущем станет владельцем крыши, на которой сейчас лежит, равно как и многих других двориков и садов, прохладных комнат с высокими потолками, комнат для прислуги и суперсовременного туалета в европейском стиле. Далее, за пределами дома, есть у его отца и другие дома, пара деревенек, фирма по производству обувной ваксы в Лахнау и доля в шелкопрядильном концерне. Когда бы он ни задумался о будущем, оно выглядит многообещающим.