Книга Рождественские туфли - Донна Ванлир

Остаток дня я был так занят, что совершенно забыл позвонить Кейт и сообщить ей новость. К тому моменту, когда я подъехал к дому, свет в окнах уже погас. Должно быть, Кейт, пребывавшая на седьмом месяце второй беременности, утомилась за день, проведенный в заботах о двухлетней Ханне, и легла, не дождавшись меня. Вторую беременность, как и первую, мы не планировали. Честно говоря, я бы предпочел подождать еще несколько лет. На детей у меня совершенно не хватало времени, и я боялся, что не смогу стать хорошим отцом для малыша номер два… если только за счет общения с Ханной, которая и так почти не видела меня.

Ну, а Кейт, разумеется, пришла в восторг. Рождение первой дочки сделало ее такой счастливой, какой она давно не была, и я не сомневался, что второй ребенок станет для нее таким же источником радости. Кейт обожала быть матерью. Я с готовностью признавал, что роль мамы давалась ей гораздо легче, чем мне — роль отца. Например, мне приходилось прикладывать неимоверные усилия, чтобы разобрать лепет Ханны, тогда как Кейт не запинаясь вела с нею долгие разговоры.

Я открыл дверь в комнату Ханны. Меня встретил огонек ночника. Подойдя на цыпочках к кроватке спящей дочери, я всмотрелся в ее лицо. Она была удивительно похожа на Кейт, когда спала, но стоило ей открыть глаза, как сразу становилось очевидным ее сходство со мной. Моя мать говорила, что в глазах Ханны горит тот же огонек, что горел и в моих, когда я был ребенком. Я поцеловал дочку в макушку, подобрал с пола ее любимого одноглазого зайчика и положил его на подушку, потом направился в нашу с Кейт спальню. Заглянув в дверь, я увидел, что Кейт тоже спит, тихонько похрапывая. Беременность и усталость свалили ее с ног, но все же, подумалось мне, раньше Кейт всегда дожидалась меня с работы.

Мне ничего не оставалось как спуститься на первый этаж и поискать на кухне чего-нибудь съестного. В холодильнике нашлась котлета и немного макарон с сыром. Поставив тарелку в микроволновку, я задумался, наступят ли времена, когда я смогу питаться, как нормальный взрослый мужчина. Не для того я работал днями и ночами, чтобы снова есть макароны, как в студенческие годы. В микроволновке что-то заскворчало и забулькало. Я выключил ее, поставил тарелку на стол остывать и налил себе молока. Большой свет в кухне я не стал включать, горела только подсветка над плитой, и так, в полумраке, я поднял стакан с молоком и произнес в свою честь тост: «За партнера Лэйтона». Часы пробили десять, и я приступил к своему одинокому ужину, состоявшему из того, что не доела в тот день моя дочь.

Однажды, незадолго до Рождества, я подъехал к дому и обнаружил, что свет уже везде погашен, только окна гостиной озарял работающий телевизор. Ханна, которой стукнуло восемь, и ее шестилетняя сестренка Лили, наверное, давно спали. В третий раз за неделю я приходил домой почти ночью: перед рождественскими праздниками у нас в фирме всегда было много дел. Все работали по восемьдесят четыре часа в неделю, и я не мог делать для себя исключение. Кроме того, сегодня утром Гвен расплакалась прямо у меня в кабинете. Бесконечная работа «измотала ее» и «совершенно не давала жить». Она пригрозила уходом, как делала уже восемь раз, обычно именно перед Рождеством, и я отпустил ее, зная, что утром она будет на месте, спокойная и довольная тем, что сумела наконец пройтись по магазинам.

Я поставил «мерседес» в гараж, бросил тяжелый портфель на диван в столовой и прошел в гостиную, ожидая найти перед телевизором спящую Кейт. Но она не спала.

— Девочки заснули? — спросил я, проглядывая стопку счетов.

— Угу.

— Как прошел день? — без особого интереса произнес я.

— Нормально. А ты как?

— Устал. Как всегда. Сегодня отпустил Гвен домой. У нее опять был «рождественский срыв», — сказал я и пошел на кухню, чтобы поискать в холодильнике остатки ужина.

Кейт проследовала за мной и долго молчала, глядя на меня. Наконец ровным голосом она проговорила:

— Я устала, Роберт.

— Иди ложись. Не надо было дожидаться меня, — равнодушно ответил я, проверяя содержимое контейнеров и мисок.

— Нет, Роберт. Я устала от того, что происходит с нами.

Я как стоял, засунув голову в холодильник, так и застыл. В глубине души я осознавал, что в сущности наш брак распался уже давно, но не думал, что один из нас когда-либо наберется смелости и произнесет это вслух. Хотя вполне логично, что первой заговорила Кейт. Она всегда была сильнее меня. В прошлом году она обвинила меня в том, что я завел другую женщину. Конечно, никакой другой женщины у меня не было, и я ни разу не изменял жене, но Кейт мне не поверила. Правду сказать, у меня не оставалось времени и сил даже на жену, что уж говорить о любовнице. Раньше, засиживаясь на работе допоздна, я говорил себе, что делаю это ради семьи, ради того, чтобы обеспечить жене и детям все необходимое, чтобы оплатить учебу девочек в лучших учебных заведениях, чтобы у них была надежная крыша над головой. Но с тех пор я стал отдавать себе отчет в том, что сидел в офисе весь вечер только потому, что не знал, чем еще заняться, и потому, что не хотел идти домой, не хотел сталкиваться лицом к лицу с горьким фактом: я — чужак в собственной семье.

Выудив из холодильника блюдо с рисовой запеканкой, я поставил его на стол и достал из буфета тарелку. Все это я делал молча, не находя слов, чтобы выразить охватившие меня чувства.

— Прости, Роберт, но я больше так не могу, — продолжила Кейт. — Я устала притворяться, что у нас все в порядке. У нас совсем не все в порядке, и уже довольно давно. Мы живем с тобой под одной крышей, но это вовсе не означает, что мы действительно живем вместе. Мне хочется большего, чем простое соседство по дому.

Невидящим взглядом я уставился на запеканку. «Ей хочется большего, — повторил я про себя. — Ну, а я не могу дать большего. Я и так уже отдал все, — доказывал я себе. — Работать больше, чем я, просто невозможно. Я, во всяком случае, не могу». Но вслух ничего этого я не сказал.

— Признай, ты бросил нас уже давным-давно. Мы проведем вместе рождественские каникулы, и все, — закончила Кейт почти без эмоций. Мне показалось, что ей это объяснение далось без особых усилий, как будто она заранее отрепетировала всю сцену несколько раз. — Я не хочу портить Рождество своим родителям или твоей матери. Да и девочки очень расстроятся, если мы разойдемся прямо сейчас. Но сразу после праздников тебе придется подыскать себе другое жилье.

Вот оно. Сказано. Она постояла секунду на тот случай, если я захочу что-нибудь ответить, но, как и следовало ожидать, я промолчал, и она неслышно поднялась по лестнице и закрыла за собой дверь спальни.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Декабрь 1985 года

Чем больше я думаю над этим, тем сильнее убеждаюсь в том, что нет более высокого искусства, чем искусство любить людей.

Винсент Ван Гог

Дорис Паттерсон обожала украшать свой класс к Рождеству. Вместе со своими оживленными, улыбающимися учениками она вырезала из яркой цветной бумаги снежинки и елки, снеговиков и Санта-Клаусов, а потом обклеивала их блестками, ватой и ленточками. Из дома она принесла полутораметровую искусственную елку, и ребята увлеченно развешивали на пушистых ветках бусы из воздушной кукурузы и клюквы, пряничных человечков и конфеты. Подготавливая комнату к празднику, дети переговаривались все громче, и постепенно класс заполнился радостным гомоном.