Книга Еда и патроны. Полведра студёной крови - Вячеслав Хватов

– А второй? Тоже незрячий?

– Второму всю харю разворотило. В той каше и не разобрать – где глаза, где что. Но чует моё сердце, все они такие.

– Это почему?

– А с чего ж им зрячими-то быть? Как в шестнадцатом году пиздануло, так они небось лет двадцать в подземельях своих торчали, света не видя. Там и рожали. Народу-то много. Война войной, а организм требует, – усмехнулся дед. – Вот отродья разные и повылазили потом, едва на людей похожи, с бельмами заместо глаз.

– Что-то немного их повылезло, если тебе верить. Всего-то парочка.

– О-хо-хо! – откинулся старик назад, барабаня ладонью по столешнице. – Парочка! Кабы так, да разве ж я о них бы вспомнил? Это всё цветочки были. Самое-то говно позже началось. Мутов мы тех спалили и забыли. А по осени поехали из Кузнечихи в Паль сваты. Пять мужиков на двух телегах. Езды там – километров десять. А их ни к вечеру нету, ни утром, ни через сутки. Кузнечихинские забеспокоились. Сваты сватами, а и меру знать надо. Да и мужики-то были не так, чтобы сильно пьющие. В общем, послали за ними мальчонку, чтоб домой выпроводил пропащих. Мальчонку того долго ждать не пришлось. Примчался в мыле, всего колотит, слова не может вымолвить. Только рот разевает да рукой в ту сторону машет, откуда прибёг. Мужики местные, времени на расспросы не теряя, взяли ружья и пошли. Вернулись с двумя телегами, кучей кишок и шестью головами. Рассказали, что телеги на полдороге от Пали нашлись, оглоблями к дому. Видать, на обратном пути беда приключилась, под вечер. Вокруг всё кровью залито, на земле потроха раскиданы, а вдоль обочины головы стоят отрезанные: две лошадиных и четыре человечьих. А перед ними аккуратненько глаза разложены и на те головы смотрят, в глазницы свои пустые таращатся.

– Забавно. А что же пятый? Ты сказал – пятеро сватов было.

– Да-да, – кивнул старик, набулькав в опустевшие стаканы. – Пришёл пятый. Через неделю. Говорят, жевал собственную губу, а штаны по земле волочились, полные навалены. Уходил – крепкий мужик, светлая голова. Вернулся едва живой, конченым идиотом. На все расспросы только одно повторял: «Мастер, мастер, мастер…» А спустя полтора месяца концы отдал. Лёг, рассказывали, на лавку, руки на груди скрестил да и помер с улыбкой блаженной. Видать, смерть ему милее жизни показалась.

– Так он что, в Перми был? Где пропадал-то неделю?

– Кто ж его знает? Может, и в Перми. А может, по лесам бродил, да только через неделю вышел. Но с тех пор скотина окрест регулярно пропадать стала. Две-три штуки за год с деревни. Вроде как дань берут. И всегда голову безглазую оставляют – метку свою. А людей не трогали больше. Тех, что к ним не совались.

– А были и такие?

– Да нашёлся один. Андрюшка – сынок попа кузнечихинского. Дурак дураком. Окромя Святого Писания знать ничего не знал, а туда же – надо всякую божью тварь разумную на путь истинный наставить. Всей деревней его отговаривали. Нет, попёрся, умоленный. Рясу батькину надел. Говорит, так, мол, представительнее. Ага. Посланник божий…

– Не защитил Господь раба своего?

Дед усмехнулся и достал папиросу.

– Да на что мы ему? Миллиарды, вон, как хуем сбрило. А ты говоришь… Так, грязь из-под ногтей. Ладно, – он поднялся с табурета и пошаркал непослушными ногами к двери, – пойду, курну перед сном. Хорошо с тобой лясы точить, а организм-то на боковую просится.

Глава 2

От деревеньки с необоснованно городским названием Анинск, где я остановился, до Перми по прямой было пятьдесят три километра. И заканчивалась эта прямая аккурат на том месте, где в последний раз видели нефтеперерабатывающий завод. Руководствуясь заботой о здоровье, я снова вооружился линейкой и проложил маршрут вдоль железной дороги, иногда срезая лесочком. Вышло аж восемьдесят километров, но зато мой путь наделялся клеймом «Проходимость гарантирована геодезистами РЖД», что в условиях апрельской распутицы дорогого стоило, и Пермь меня встречала не токсично-радиоактивной могилой индустриального района, а почти чистыми руинами жилых кварталов. Дорога непосредственно через город должна была составить ещё семь с половиной километров в фарватере улицы Космонавта Леонова, шоссе Космонавтов – какую цивилизацию просрали! – и улицы безвестного Попова, которая заканчивалась якобы уцелевшим мостом через Каму.

Кобыла, приобретённая в Анинске взамен околевшей из-за слишком тесного общения с Красавчиком, хоть и заметно нервничала, но двигалась резво, чем помогла здорово сэкономить время. Выехав в шесть утра, к пяти вечера я уже любовался пермскими видами.

Сколько ни смотрю на городские руины, не устаю удивляться. Поразительно, до чего они все разные. А были ведь наверняка по одним планам сляпаны в прижизненную бытность свою. Даже сейчас погляди, к примеру, на Иваново и Ярославль с их кварталами многоэтажных коробок – не отличишь. Скука и уныние. А вот силуэты мёртвых городов не спутать. Люди создали их безликими, а война наделила индивидуальностью. Пусть не яркой, но без вычурности. О-о, сколько вкуса в этих суровых кружевах из кирпича, стали и бетона! Сколько изысканной утончённости. Монументальные снизу, они, устремляясь вверх, превращаются в ажурные узоры и словно растворяются, сливаясь с пасмурным вечерним небом. Мне нравится смотреть на руины. Их пустота более живая, чем больной мирок обитаемого города, с его вонью, грязью и бестолковой суетой. Нет ничего возвышенного в гомоне базара, так же как нет ничего низменного в этой великолепной пустоте.

– Даже не думай, сволочь, – предостерёг я Красавчика, похотливо сверлящего глазами лошадиный круп. – Мне плевать на твои весенние гормоны. Я за эту кобылу двадцать монет отдал. У тебя есть двадцать монет? Что, на мели? Тогда найди себе барсука. Или оленя. Лося… Да хоть весь лес выеби, только не мою лошадь. Понял?

Красавчик перевёл утративший маслянистость взгляд на меня и недовольно зарычал, отчего кобыла шарахнулась в сторону.

– Зараза! – натянул я поводья. – Дождёшься – отхвачу бубенцы под корень. Сразу станешь покладистым. Ты, скотина неблагодарная, вообще представляешь, как с тобой тяжело, на какие жертвы я иду? Бля, дружище, да мне дешевле было бы нанять подручного. С ним хоть в городе показаться – не проблема. И поговорить можно. Что ты уставился своими зелёными? Хочешь про того подсвинка напомнить? Да в нём было не больше центнера. Я таких руками душу. А ты зубами еле справился. Похвала с моей стороны вовсе не означала, что я тебе жизнью обязан. А вот ты мне – бесспорно. Не пересекись наши дорожки, лежать бы тебе сейчас засохшим собачьим говном на московской мостовой. Так что…

Закончить внушение мне помешал шорох, донёсшийся из руин прямо по курсу. Красавчик тоже услышал и, угрожающе опустив голову, стал принюхиваться.

– Проверь. – Я спешился, вынул из седельной сумки ВСС и, воспользовавшись лошадиной спиной, будто упором, зацелил предположительный источник звука – руины здания, похожего на многоквартирный дом, от которого осталось пять этажей, метрах в семидесяти.

Мой четвероногий друг принял влево и, тенью скользя по завалам, устремился к назначенной цели. Нырнул в проём и исчез.