Книга Молот и "Грушевое дерево". Убийства в Рэтклиффе - Т. А. Критчли

Маргарет Джуэлл направилась по Рэтклифф-хайуэй к устричной лавке Тейлора, но обнаружила, что та закрыта. Она повернула назад и, приблизившись к магазину Марра, заглянула в окно и заметила, что хозяин по-прежнему трудится за прилавком. Тогда она видела его живым в последний раз. Времени было около полуночи. Сырой день сменился мягким облачным вечером, и девушка обрадовалась предлогу подольше погулять по улицам. Она прошла мимо лавки и свернула с Рэтклифф-хайуэй на Джонс-Хилл заплатить по счету булочнику.

За углом проходила Олд-Грейвел-лейн – отрезок, исторически связывающий Вапинг с берегом реки. Теперь безопасные места остались позади. Улица вилась в семидесяти ярдах к востоку от дока казней, где висели пираты. Между складами вода вздувалась пеной тины и нечистот. За складами столетия, подобно приливам, оставили наносы из старых гниющих лачуг, прилепившихся здесь, словно рачки к корпусу брошенного судна. В этом месте строили без всякого плана. По давней традиции переулки и дворы располагались под прямым углом к главной дороге – дворы к дворам, переулки за переулками. Девушка могла здесь видеть целые отгороженные участки, которые, казалось, съежились и затерялись среди глухих стен, где даже днем царили сумерки. Утес лондонского дока скрывал целый чужеродный город, вместо стен в нем вздымались открытые всем ветрам борта матросских пристанищ – пришедших издалека кораблей. Маргарет слышала леденящие кровь рассказы о жизни в мрачных лабиринтах, где люди самовольно захватывали брошенное жилье, поселялись там целыми семьями, и это грозило пожарами ветхим домам и баракам. Голодные, укрепленные мрачной силой отчаяния, местные жители по большей части не буянили, но для добропорядочных лондонцев представляли вечную угрозу. Время от времени дикие толпы, бунтуя и занимаясь грабежами, наводняли Уэст или вопили, требуя устроить праздник публичного повешения.

– Лавка булочника была закрыта, – позднее сообщила Маргарет Джуэлл коронеру. – Тогда я пошла в другое место купить устриц, но не нашла ни одного открытого магазина. Я отсутствовала примерно двадцать минут. – Она не решилась идти прибрежным Вапингом и вернулась знакомым спокойным путем по Рэтклифф-хайуэй.

Перевалило за полночь, и шум улиц затихал. Прекращали работу пабы, закрывались ставни, запирались засовы. По мере того как вокруг становилось все тише, Маргарет слышала эхо своих шагов по брусчатке. Над головой в установленных приходом примитивных фонарях горела сырая ворвань, и от их света оживали и становились гуще тени. А между фонарями таились полосы абсолютной тьмы. И в лавке Марра, когда Маргарет Джуэлл подошла к дому 29 по Рэтклифф-хайуэй, тоже не было света. Дверь оказалась запертой, и стоявшая одна на безмолвной улице девушка позвонила в колокольчик.

Звук ей показался необыкновенно громким. В этот час поблизости никого не было, кроме ночного сторожа Джорджа Олни, который вел в тюрьму какого-то человека и, не сказав ни слова, прошел по противоположной стороне улицы. Маргарет Джуэлл снова позвонила, на сей раз энергичнее, и прижалась к двери, стараясь расслышать, что происходит внутри. Она пока не сильно беспокоилась. Хозяин просто не спешил. Может быть, сидя с хозяйкой, отдыхал на кухне в подвале. Или супруги, отчаявшись получить устрицы, отправились спать. Девушка полагала, что хозяин не станет браниться за то, что она так долго где-то разгуливала и в итоге вернулась ни с чем. Надеясь, что шум не разбудит ребенка, она позвонила в колокольчик еще решительнее. Прислушалась и различила звук, который впоследствии не сможет вспоминать, не содрогаясь от ужаса. Но сначала она ему даже обрадовалась, потому что решила, что вскоре окажется в тепле знакомой кухни. На лестнице раздался негромкий стук шагов. Кто-то – не иначе хозяин – спускался открыть дверь. Потом вскрикнул ребенок.

Но никто к ней не вышел. Звук шагов замер, и опять наступила тишина. Полная тишина, зловещая и пугающая. Девушка, дергая колокольчик, снова принялась звонить. Затем, раздираемая страхом и досадой, стала колотить в дверь. Она замерзла, ее начал охватывать ужас. Пока она стучала и звонила, к ней подошел мужчина. Он был навеселе и решил, что девушку утихомирит. Маргарет перестала стучать. Оставалось только ждать следующего появления сторожа. А продолжать трезвонить значило лишь нарваться на новые оскорбления.

Она прождала минут тридцать. Ровно в час, объявляя время, показался Джордж Олни. Увидев у двери Марра незнакомую девушку, он приказал ей уйти. Маргарет объяснила, что она из этого дома и ее не впускают, что кажется очень странным. Олни согласился и добавил, что уверен: семья внутри. Когда он проходил в двенадцать, своими глазами видел, как мистер Марр закрывал ставни. Вскоре после полуночи сторож осмотрел окно и заметил, что ставни не заперты. Он крикнул об этом Марру, и ему ответили:

– Знаем.

Голос показался ему незнакомым.

Теперь, поднеся фонарь к окну, он снова осмотрел ставни. Запор так и не был закрыт. Олни энергично позвонил в колокольчик, но ответа не последовало. Он опять позвонил, стукнул дверным кольцом, наклонился и крикнул в замочную скважину:

– Мистер Марр! Мистер Марр!

Колокольчик опять затрезвонил, и звук, взвившись до высот крещендо, вывел из себя жившего рядом ростовщика Джона Маррея. Он был не из тех, кто вмешивается в жизнь соседей. Однако после двенадцати его семью оторвал от позднего ужина сильный стук из соседнего дома. Показалось, будто опрокинули стул. Затем раздался крик то ли мальчика, то ли женщины. Тогда эти звуки не произвели особого впечатления – скорее всего Марр, уставший и раздраженный после самого длинного и трудного дня, спал. Но сейчас трезвон продолжался, и Маррей вышел на улицу. Маргарет Джуэлл, сбивчиво, торопясь, объяснила ситуацию: как ее послали за устрицами и заплатить по счету булочнику и про крики ребенка. Олни, не столь взволнованный, добавил, что запор ставень не закрыт, а стучать бесполезно. Ростовщик взял на себя руководство остальными. Он приказал караульному продолжать изо всех сил звонить, а сам решил пойти на задний двор и попытаться разбудить соседей с другой стороны. Так он и поступил и три или четыре раза крикнул:

– Мистер Марр!

Но ответа все равно не получил. А затем увидел свет в глубине дома. Вернувшись на улицу, Маррей велел караульному звонить еще громче, пока сам он попытается проникнуть внутрь через заднюю дверь.

Преодолеть разделяющий два владения непрочный забор не составило труда, и вскоре Маррей оказался на дворе торговца льняным товаром. Он обнаружил, что задняя дверь открыта. Изнутри не доносилось ни звука, но площадку второго этажа освещал слабый свет. Ростовщик поднялся по ступеням и взял свечу. Перед ним оказалась дверь, ведущая в спальню Марров. Деликатность удерживала его на месте – он нерешительно помялся в коридоре и тихо позвал, словно молодые люди при таком шуме могли спокойно почивать в объятиях друг друга:

– Марр, Марр, ваши ставни на окне не заперты.

Ему никто не ответил. По-прежнему не желая вторгаться в спальню соседей, ростовщик поднял свечу повыше и стал осторожно спускаться по лестнице в магазин.

В этот момент он обнаружил первое тело. В шести футах от лестницы, в проеме ведущей в магазин двери лежал труп подручного Джеймса Гоуэна. Несколькими ударами ему раздробили все кости лица. Голова, с которой все еще стекала кровь, превратилась в бесформенную массу, брызги крови и мозгов запачкали магазин до высоты прилавка, и даже низкий потолок был заляпан жуткими сгустками. От потрясения и ужаса Маррей на мгновение застыл и не мог ни крикнуть, ни двинуться с места. Свеча дрожала в его руке, слабо освещая то, что лежало у его ног, и от этого на полу колебались бесформенные тени. Охнув, ростовщик повернул к выходу на улицу, но дорогу ему преградило тело миссис Марр. Она лежала ничком, прижавшись лицом к двери, и из ее разбитой головы еще сочилась кровь.