Книга Секс и эволюция человеческой природы - Мэтт Ридли

Таким образом, существует универсальная человеческая природа, общая для всех народов. Если бы в Китае все еще жили потомки обитавшего там миллион лет назад Homo erectus — и они были бы так же разумны, как и мы, — можно было бы сказать, что у них другая, хотя все-таки человеческая (ведь они тоже Homo), природа[1]. Возможно, у них не было бы длительных парных связей, которые мы называем браком, «романтичной любви» или вовлечения отцов в заботу о потомстве. Как было бы интересно поговорить с ними обо всем этом! Но их нет. Все сегодняшние люди — одна семья, одна маленькая ветвь современных Homo sapiens, представители которой жили в Африке каких-то 100 тысяч лет назад. И у всех нас одна и та же природа.

Человеческая природа универсальна: от материка к материку, от столетия к столетию она остается неизменной. Мотивы шекспировских героев, их замыслы, переживания, характеры легко узнаваемы во все времена. Напыщенность Фальстафа, коварство Яго, ревность Леонта, мужество Розалинды, смущение Мальволио понятны нам и через 400 лет. Шекспир писал о человеческой природе — той же, какую мы знаем сегодня. Состарились только слова, ибо они относятся к культуре, а не к природе. Когда я смотрю «Антония и Клеопатру», вижу интерпретацию 400-летней давности для той истории, которая случилась 2000 лет назад. Тем не менее мне никогда не приходит в голову, что любовь тогдашняя отличалась от любви сегодняшней. Мне не надо объяснять, почему Антоний очарован прекрасной женщиной. Во времени, так же как и в пространстве, основы нашей природы универсальны, они узнаваемо человеческие.

Индивид и общество

А теперь, показав, что все люди одинаковые и что эта книга — об их общей человеческой природе, выверну все наизнанку, но тем не менее, я не перестану быть последовательным.

Человечество — это отдельные индивиды. Каждый — по-своему уникален. Общества, обращающиеся с индивидами как с идентичными пешками, быстро сталкиваются с большими проблемами. Когда экономисты или социологи начинают ожидать, что индивиды станут поступать в коллективных, а не в частных интересах («от каждого по способностям, каждому по потребностям против и всяк за себя стоит»[2]), они оказываются в тупике. Общество состоит из конкурирующих индивидов точно так же, как рынок — из конкурирующих предпринимателей. Фокусом экономической и социальной теории является (и должен быть) индивид. Именно гены — настоящие самовоспроизводящиеся единицы, а устройства для их воспроизводства — индивиды (а не сообщества и не популяции). И наибольшая опасность для репродуктивной судьбы индивида исходит от других индивидов.

Наш вид обладает замечательным свойством: невозможно встретить двух идентичных людей. Ни один отец не воспроизводится с точностью в своем сыне, ни одна дочь не идентична своей матери и ни один человек не бывает копией своего брата или сестры (за исключением однояйцевых близнецов). Любой умственно отсталый мужчина может оказаться отцом, а такая же женщина — матерью гения, и наоборот. Любое лицо и любой отпечаток пальца абсолютно уникальны. И эта индивидуальная непохожесть у людей выражена сильнее, чем у других животных. Если любой олень или воробей будет заниматься тем же самым, что и другие их сородичи, то мы уже тысячи лет ведем себя иначе. Каждый индивид — специалист определенного профиля: сварщик, домохозяйка, драматург или проститутка. В поведении, как и во внешности, любой человек тоже уникален.

Как это все совместить? Как можно говорить об общевидовой природе, если каждый человек уникален? Этот парадокс разрешает половое размножение. Чтобы получился ребенок берутся гены родителей, перемешиваются, половина отбрасывается, оставшаяся половина этой смеси передается младенцу. Это — гарантия того, что ребенок не будет копией кого-либо из родителей. В результате такого перемешивания в образовании общевидового генофонда участвуют гены всех представителей вида. Поэтому половой процесс, с одной стороны, делает индивидов разнообразными, а с другой — гарантирует, что они никогда не будут слишком сильно отклоняться от общевидовой «золотой середины».

Лучше понять это поможет простой подсчет. Каждый человек имеет двух родителей, четырех дедушек и бабушек, восьмерых прадедушек и прабабушек, 16 прапрадедушек и прапрабабушек и так далее. Всего каких-то 30 поколений назад — скажем, в 1066 году н. э., когда Вильгельм вторгся на Британские острова, — у вас должно было быть более миллиарда прямых предков (230). Поскольку тогда во всем мире было меньше миллиарда жителей, многие из них были вашими предками дважды или трижды. Если вы, как и я, британец по происхождению, то высока вероятность, что практически все из нескольких миллионов британцев, живших в 1066 году, включая короля Гарольда, Вильгельма Завоевателя, любой служанки или какого-нибудь ничтожнейшего вассала (но исключая всех благопристойных монахов и монахинь) — ваши прямые предки. Вы — дальний родственник каждого сегодняшнего британца, за исключением потомков недавних иммигрантов. Все британцы происходят от группы людей, живших всего 30 поколений назад. Неудивительно, что люди (и другие виды, размножающиеся половым путем) обладают некоторым единообразием. Половое размножение гарантирует это постоянным обменом генов.

Если идти еще дальше в глубь времен, то отдельные расы человека тоже сольются. Чуть больше 3000 поколений назад все наши предки жили в Африке — это были несколько миллионов простых охотников и собирателей, абсолютно современных физиологически и психологически[3]. Поэтому накопившиеся с тех пор генетические различия между представителями разных рас ничтожны и, в основном, относятся к нескольких генам, влияющим на цвет кожи, черты лица и телосложение[4]. Тем не менее различия между двумя любыми индивидами — безотносительно того, одной они расы или разных — могут оказаться значительными. Согласно одному исследованию, только 7 % генетических различий между двумя индивидами определяются тем, к какой расе они принадлежат. 85 % — это обыкновенные индивидуальные вариация внутри популяции, а оставшаяся доля — различия между народами. По мнению ученых, «это значит, что среднее генетическое различие между перуанским фермером и его соседом или между швейцарским селянином и его соседом — в 12 раз больше, чем различие между „средними генотипами“ швейцарской и перуанской популяции{4}».