Книга Всадник авангарда - Роберт МакКаммон

Тут он обернулся и оказался лицом к лицу с эффектной двухсотсорокафунтовой женщиной по имени Мамаша Мунтханк, и она улыбнулась ему, продемонстрировав черные зубы под топорообразным носом, обдав таким дыханием, от которого стервятник бы рухнул с небес.

«До чего же веселый выдался вечер», — подумал Мэтью, когда глаза перестали слезиться. Он жалел, что принял приглашение Берри, хотя на записку дважды ответил отрицательно. «Мэтью, — сказала она, подойдя к его двери на прошлой неделе, — я тебя попрошу еще только один раз, и если откажешься, никогда — никогда больше не попрошу».

И что тут было делать, кроме как согласиться? Берри не только нарушила нечто вроде закона, установленного самим Богом, когда пригласила мужчину на светское мероприятие, да вдобавок и тон ее обещал — как и огонь в темно-голубых глазах, — что она его не только ни о чем никогда не попросит, а вообще разговаривать с ним не будет. А это стало бы для него проблемой, потому что он жил в бывшей голландской молочной, расположенной за домом Григсби, и иногда ужинал с Берри и ее дедом Мармадьюком — гордым обладателем лунообразного лица, вечно измазанного чернилами. Так что ради сохранения мира (а также из куда более эгоистичных соображений сохранения места за весьма гостеприимным вечерним столом) что еще оставалось делать, как не согласиться?

— Половина рила троих! — провозгласил Гиллиам Винсент с выражением на лице, которое граничило со злорадством. — Потом поворот налево, даем обе руки, завершаем круг по часовой и занимаем места для «бешеной малиновки»!

«Это называется у них весельем», — мрачно подумал Мэтью. Берри учила его различным позициям и шагам всю последнюю неделю, но со всеми этими скрипками, барабанами и палкой Гиллиама Винсента, грозящей ударом за малейшую оплошность, для юного решателя проблем танец превратился в пытку. Мэтью предпочел бы сейчас задуматься над фигурами на шахматной доске или же выполнять какое-нибудь задание своего работодателя — лондонского агентства «Герральд».

«Вперед!» — сказал он себе.

Ноги у него были примерно там, где и должны были быть. Он подумал было показать Гиллиаму Винсенту кулак, если палка опять подберется к его черепу, но поморщился от одной мысли о насилии. На всю жизнь насмотрелся.

Мистер Слотер все еще являлся ему в кошмарах. Иногда Мэтью убегал от него по черной топи, — ноги все глубже вязли в трясине, и никак было не заставить себя бежать быстрее, а позади, из окровавленный мглы кошмара догоняла его черная фигура с поблескивающим в руке ножом. И одновременно с другой стороны надвигался еще один силуэт: женщина-львица с топором в руке, и под мышкой у нее холщовый мешок с красной надписью: «Колбасы миссис Такк. Такк’ая радость!»

— Встали на «бешеную малиновку»! — провозгласил Гиллиам Винсент. — Все по местам!

«Дебилы малолетние», — казалось, хотел он добавить.

Мэтью выполнял все необходимые движения, но иногда терялся и не очень понимал, в ту ли сторону поворачивается. Иногда накатывало ощущение, что он пришелец из другого мира, о котором люди в этом зале не знают ничего. Казалось, что хотя мистер Слотер и миссис Такк мертвы, что-то невидимое от них осталось и грызет его глубоко изнутри, будто он — дверь их склепа, и злодеи отчаянно рвутся вскрыть его и выйти в мир живых. В каком-то смысле он теперь их брат. Потому что он убийца.

Конечно, Тиранус Слотер был уничтожен соединенными усилиями Мэтью, мальчика-мстителя Тома Бонда и ирокезского следопыта по имени Прохожий-По-Двум-Мирам, но Лире Такк Мэтью лично снес топором с плеч значительную часть головы, и никогда ему не забыть ни бешеной ненависти на ее окровавленном лице, ни брызнувших алых струй. С тех пор Мэтью никогда не ложился спать в темноте. Свеча — а лучше две — должна была гореть всю ночь.

— Живее, живее ступайте! — командовал Винсент. Кудри парика у него были размером с ватные елочные шары. — Корбетт, проснитесь!

Но ведь он же не спит? Когда ему вспоминались эти страшные дела, реальность затуманивалась, как грязное стекло. Был еще разговор с Салли Алмонд о том, как отреагировали любители колбас миссис Такк, узнав, что больше не будет острого лакомства, выложенного на темно-красные (цвета индейской крови, говорили они) блюда, которые поставлял для мадам Алмонд Хирам Стокли. «В основном у всех обошлось, — сказала ему почтенная дама. — Но несколько человек, у которых, похоже, пристрастие к этим колбасам, находилось за пределами здравого смысла, говорят, что плохо спят по ночам».

— Пройдет, — заверил ее Мэтью.

Но про себя подумал, что надо бы запомнить этих горячих поклонников колбасы и тщательно избегать их на улицах Нью-Йорка.

«Жаль, — сказала Салли Алмонд, — что миссис Такк уехала настолько внезапно».

— Да, — ответил Мэтью, — и билет у нее, пожалуй что, в один конец.

Мадам Алмонд озадаченно нахмурилась на пару секунд, потом пожала плечами, закрывая тему, и ушла к себе на кухню.

— Шаг! Шаг! Шаг! Пауза! — вопил тиран в завитом парике, изо всех сил стараясь превратить приятный досуг в тягостную обязанность.

Мэтью Корбетт был сегодня в простом темно-синем костюме с белой рубашкой и в белых чулках, туфли начищены до благопристойного блеска. Он больше не хотел выглядеть расфуфыренным петухом, как было в разгаре осени. Его вполне устраивало текущее положение в жизни — решатель проблем, исполнитель многочисленных заданий, которые ставит перед ним агентство «Герральд». Бывали среди них обыденные — например, передать бумаги по земельной сделке определенному лицу, бывали интересные, как «случай четырех фонарщиков» в декабре прошлого года. Проблемы экзотические, как у лорда Мортимера — богача, который нанял Мэтью, чтобы тот помог ему обмануть смерть, — и хитрые, но с примесью грустной иронии, как в той ситуации, в которую попала леди Пинк Мэнджой. Все это помогало Мэтью несколько отдалиться, отстраниться от кошмара войны со Слотером, но до нормального состояния ему предстояло идти еще много-много миль.

Он двигался в потоке танцоров, но чувствовал, что его заносит в сторону. Даже когда Берри еще раз с ним разминулась и на ходу похвалила, он помнил только одно: что отнял жизнь у человека. И пусть это была жизнь чудовища по имени миссис Такк, пусть в противном случае он поплатился бы своей жизнью, но все же…

Мэтью вспомнил, как спрашивал своего друга, Прохожего-По-Двум-Мирам: «В чем твое безумие»? И индеец дал ответ, который только теперь дошел до него во всем своем ужасе: «Я знаю слишком много».

Мэтью был высок и тощ, но обладал стойкостью и упрямством речного камыша и приобретенным пониманием того, что умение склоняться под напором событий — не слабость, а преимущество. У него было худое лицо с длинным подбородком, шевелюру тонких черных волос ему сегодня расчесали и укротили в связи с цивилизованностью вечера. Бледность наводила на мысль о чтении при свечах и шахматных партиях в «Галопе». Спокойные серые глаза с искорками сумеречной синевы сегодня были задумчивы, и мысли, в них отражавшиеся, касались скорее плоти и крови, нежели музыки и танца. Но отчасти его пребывание здесь было связано с его работой. Когда в результате стычки с Тиранусом Слотером он со своим коллегой-решателем Хадсоном Грейтхаузом оказался на дне колодца, находящегося среди развалин голландского форта, то в отчаянных попытках избежать смерти и спасти жизнь другу его поддерживал образ прекрасной, умной, артистичной и очень волевой молодой женщины, которая только что разминулась с ним правым плечом. Он думал только о ней, когда снова и снова пытался, как паук, добраться до отверстия колодца, в тот миг такого же далекого, как Филадельфия. Тогда он дал обет пригласить ее на танец, если останется в живых. И танцевать так, чтобы от пола стружка летела. Пусть не он пригласил Берри, а она его, пусть танец несколько строже регламентирован, чем ему бы хотелось, но все равно он чувствовал, что жив благодаря ей, и вот поэтому он здесь — танцует с нею каждые несколько поворотов рила — и получает удовольствие от того, что все еще пребывает на этом свете.