Книга Молодость - Паоло Соррентино
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Там, внизу, человек левитирует.
– Я езжу сюда много лет. Он никогда не левитировал. Ну что, куда вы отправляетесь? – спрашивает Фред.
– Джулиан, как обычно, все устроил с размахом. Две недели в Полинезии.
– Отлично.
– Теперь номер будет целиком твой. Наконец-то вздохнешь с облегчением, а то я вечно путаюсь под ногами, – говорит она с улыбкой.
– Да что ты! С тобой веселее. Мик работает, а я скучаю.
– Теперь тебе скучно не будет. Я заказала все по полной программе. С утра до вечера массажи, сауны, обследования, врачи. Быстро придешь в форму.
– В моем возрасте пытаться прийти в форму – пустая трата времени. Я только стану еще сильнее скучать.
– Ты никак не избавишься от апатии. Может, съездишь на денек в Венецию? Принесешь маме цветы.
Фред не отвечает.
Массажистка ведет себя так, будто ничего не слышит.
Лена продолжает:
– Кстати, мне каждый день пишут французы. Настаивают, чтобы ты написал мемуары. Что им ответить?
– Пусть себе настаивают.
Лена пристально смотрит на голого отца, которому делают массаж. Тело, на котором время оставило отпечаток. На ее лице читается нежность.
Лена грустно прощается.
– Пока, пап! Прилечу – позвоню.
– Отдохни как следует.
Лена берет чемодан на колесиках и выходит из комнаты.
– Повернитесь, пожалуйста, на спину! – просит массажистка. Голос у нее совсем как у девчонки, что делает ее еще более трогательной. Фред не без труда переворачивается на спину. Девушка начинает массировать ему руки.
Баллинджер лежит с закрытыми глазами, но внезапно приоткрывает один глаз, чтобы тайком поглядеть на лицо массажистки.
Начинается обычный день в огромном комплексе – одновременно отеле, спа, медицинском центре, месте для занятий спортом и физической реабилитации. Четкие ритмы, установленные расписания.
В коридорах на этажах звонят старинные колокольчики, предупреждая, что пора идти на процедуру, опаздывать нельзя.
Медсестры и массажистки в соответствующей униформе выходят из раздевалок и расходятся по рабочим местам. Врачи надевают халаты.
Постояльцы, в основном пожилые люди, в одинаковых гостиничных халатах выстраиваются стройными рядами и направляются на обследование, в бассейны, сауны, массажные кабинеты.
Тихая, безмолвная, смешная суета пришедшего в движение мира.
В ресторане на фоне окон мы видим официантов, которые убирают со столиков. Тощий, как смерть, повар выходит из кухни на задний двор. Он с наслаждением затягивается, любуясь на изумительное голубое небо над горами Швейцарии.
В массажном кабинете звучит усыпляющая музыка нью-эйдж.
Темноту нарушают расставленные повсюду свечи. Фред лежит в огромной соломенной колыбели, словно восьмидесятилетний младенец Иисус.
Миниатюрный таиландец лет пятидесяти раскладывает у него на спине раскаленные черные камни. Всякий раз при соприкосновении камня с кожей Фред тихонько стонет от боли.
Массажист улыбается, потом говорит по-английски с заметным акцентом:
– Сначала больно, потом хорошо.
– А потом снова больно, – отзывается Фред.
Медсестра берет у Фреда кровь.
В комнату заходит врач лет шестидесяти. Располагающее добродушное лицо.
– Как идут наши дела, господин Баллинджер?
– Дела идут. Не знаю куда, но идут.
Врач улыбается и останавливается рассмотреть физиономию Фреда. Надевает очки и внимательно его разглядывает.
– Дочь говорит, у меня апатия. Это заметно?
Врач улыбается:
– Хотите, выведем пятна лазером?
– Нет, а зачем?
– Они выглядят неэстетично.
– Но напоминают об одной важной вещи.
– О какой?
– Что в моей жизни полно темных пятен.
Врач улыбается, Фред тоже улыбается. Медсестра заканчивает брать кровь.
Фред смотрит в окно, из которого видно горную вершину. Гора без единого пятнышка выделяется на фоне невероятно голубого неба. Сейчас Фред серьезен.
В номере у Мика молодые сценаристы яростно спорят. Мик, окруженный морем бумаг, слушает их, не вмешиваясь. В комнату входит Фред, никто не обращает на него внимания. Все слишком возбуждены и заняты перепалкой. Он стоит и слушает их с бесстрастным видом.
Все говорят одновременно, но двое кричат громче других, свирепо нападая друг на друга.
Разумеется, это юноша и девушка, о которых Мик говорил, что они постепенно влюбляются.
– Дура, насмотрелась кино и забыла о том, что такое жизнь!
– Кино и есть жизнь! Ты только критиковать умеешь. Хоть бы раз тебя посетило вдохновение!
Юноша смеется и аплодирует с саркастическим видом.
Застенчивый сценарист, сидящий рядом с Миком, тихо комментирует происходящее:
– Точно!
– Вдохновение? Разве тебя не учили в киношколе, что никакого вдохновения нет? Все это выдумки. Не бывает вдохновения, ты просто вынашиваешь замысел.
– Точно! – соглашается застенчивый сценарист.
– Нет, вдохновение бывает, – возражает сценаристка, – просто у тебя нет таланта, ты не знаешь, что это такое.
– Точно! – поддакивает застенчивый.
Мик замечает, что сидящий рядом с ним застенчивый сценарист все время твердит одно и то же, и строго ему указывает:
– Ты что? Признаешь правоту всех и каждого?
– Конечно! Я неуверенный в себе, пугливый человек. Родители никогда меня не поддерживали. Любимым развлечением братца было меня колотить. Сестра дразнила меня лузером. У меня никогда не было девушки, я и сам не очень понимаю, какой я ориентации.
Мику смешно:
– Прекрати! Тебе меня не разжалобить.
– У моей тети полиомиелит.
Мик хохочет.
– Никогда больше не смей говорить мне, что у меня нет таланта, дура! – кипя от злобы, кричит первый сценарист.
– Тебе еще рано что-то вынашивать. Бездарь и паразит!
– Хватит, вы мне надоели, – прерывает их Мик. – Нам надо придумать финал, а вы тут зря время теряете, рассуждая о смысле жизни.
Фред вмешивается:
– Но ведь они правы. От смысла жизни зависит смысл мельчайших деталей.
