Книга Лейла, снег и Людмила - Кафа аль-Зооби

– Лучше бы ты открывал не глаза, а кое-что более приятное, – смеясь, сказал ему однажды кто-то из друзей, видя, как время идет, а Рашид никак не найдет себе подругу.

Но Рашид стоял на своем и утверждал, что он лучше останется без подруги, чем свяжется с какой-нибудь наивной глупышкой, представляющей, будто заграница – рай, а люди в ее стране лишены всего.

Рашид не раз решал не ввязываться в бесполезные дискуссии с красотками, но не мог удержаться и с невиданным энтузиазмом вновь вступал в спор, в особенности когда девушки сравнивали жизнь в своей стране с жизнью за границей. Тогда Рашид всеми силами старался доказать им преимущества и справедливость социалистической идеологии, под сенью которой они жили. В итоге девушки замолкали – не потому, что чувствовали себя побежденными, а выжидая удобного момента, чтобы попросить достать им заграничные джинсы, аксессуары, косметику, духи или симпатичный альбом для фотографий с прозрачными кармашками.

За три года Рашид не нашел себе возлюбленной-революционерки, но в один из дождливых вечеров на его небосклоне засияло солнце.

Рашид стоял в длинной очереди в магазине. Покупатели терпеливо ждали продавщицу, которая куда-то отлучилась. Неожиданно высокая девушка, стоявшая в первых рядах очереди, громко возмутилась:

– Кто сказал, что очереди у нас из-за нехватки продуктов? Посмотрите, товар лежит на прилавках, а чего нет – так это желания работать. Вот кто объяснит, почему продавщицы нет на месте? А я вам скажу: она ушла или покурить, или поболтать, а до нас ей дела нет.

Девушка понравилась Рашиду. Она была молода и переживала за порядок на рабочем месте. Прямо настоящий борец-коммунист!

Когда продавщица вернулась, и девушка собралась уходить со своими покупками, Рашид поспешил к ней, пожертвовав местом в очереди.

– Разрешите мне сказать… Я согласен с вами, и мне нравится ваше чувство ответственности.

Она была занята укладкой хлеба и яиц в хозяйственную сумку, но, по-видимому, заслышав в голосе иностранный акцент, подняла голову и увидела перед собой высокого смуглого симпатичного парня с большими темными глазами. Гнев ее быстро смягчился, и она ответила:

– Да, к сожалению, так и есть. Люди ругают социализм, а на самом деле им просто лень работать.

Они вместе вышли из магазина и познакомились уже на улице, стоя под дождем.

– Галина Максимовна, – сказала она, не протягивая руки.

– Рашид, араб, студент второго курса медицинского института, – ответил он и протянул руку, непременно желая обменяться с ней рукопожатием. Затем добавил:

– А вы член партии?

Она тут же гордо ответила:

– Конечно.

Гордость, прозвучавшая в ответе, подхлестнула чувства Рашида. Он преисполнился симпатией к девушке и, не задумываясь, пригласил ее на чашку кофе.

– С удовольствием.

Она повела его в ближайшее кафе, сказав, что у нее там знакомая официантка, и она «пропустит без очереди».

Кофе, однако, был вскоре отложен, так как они решили вначале поужинать. Во время ужина Рашид признался, что он тоже коммунист, но его партия работает в подполье, борется и жертвует собой во имя свободы родины и победы социализма. В то время, когда он подробно говорил о партии, борьбе и коммунизме, его голос то и дело заглушала музыка. Тогда он старался говорить громче, чтобы девушка непременно его услышала:

– У нас много политзаключенных, их жестоко пытают в ужасных тюремных камерах, но они держатся.

– Что ты сказал? – спрашивала она, придвигаясь к нему. Но только качала головой, не расслышав слов Рашида.

Когда музыка заиграла в четвертый раз, Галина перебила его и сама пригласила на танец, так и не дождавшись приглашения.

Хотя Рашид был еще совсем молод – ему едва исполнилось двадцать два года, – он держался как взрослый солидный мужчина: ходил медленно, говорил спокойно, на бесшабашность и легкомыслие ровесников смотрел так, словно был старше их лет на десять, и… не танцевал. Более того, он считал танцы занятием, принижающим солидность и мужское достоинство.

Рашид встал и покорно пошел за Галиной. Это было действительно горькое испытание: он ощущал собственное тело тяжелым и неуклюжим и не знал, как руководить им. Стало неловко и стыдно, но ради Галины он все же старался побороть смущение и двигаться. Движения его не соответствовали быстрому ритму музыки, и от этого Рашид смущался и страдал еще больше.

К счастью, прожектора крутились быстро, выхватывая из тьмы фигуры танцующих всего лишь на мгновение, как зарницы разноцветной молнии. Он поблагодарил Всевышнего, подумав о том, в каком бы положении оказался, будь освещение ярким и непрерывным. Ему казалось, что тогда свет целиком упал бы на него, и все вокруг, перестав танцевать, глядели бы на него одного, как на клоуна в цирке. Представил, как покраснеет, тело покроется потом, предательски отказываясь подчиняться и делая глупые движения, – до такой степени, что он очень захочет раствориться и исчезнуть. От одной этой картины Рашид действительно вспотел, смутился еще больше, и движения его стали еще напряженней. Он огляделся, пытаясь рассмотреть сквозь быстрые вспышки света следящие за ним глаза. Не заметив никого, кто смотрел бы в его сторону, он взглянул на Галину – не наблюдает ли она за его неуклюжими движениями? Но та была всецело поглощена танцем. Она танцевала, зажмурившись, подняв руки, сведя брови, и, как рыба, извиваясь полным телом. Этот образ не совпадал с тем, который сложился в представлении Рашида раньше, до начала танца, и внушавшим ему уверенность. Образ женщины, танцующей в таком духе, ассоциировался с другой категорией людей, – людей, с которыми он не желал или не умел общаться. И все-таки она ему нравилась. Его движения замедлились в ожидании момента, когда свет выхватит из тьмы ее фигуру, излучавшую все большую привлекательность.

Рашид почти остановился, забыв и о танце, и о собственных мучениях, – посреди несмолкаемого шума, в полумраке, охваченный желанием…

Танец окончился. Зажегся свет, и Галина взяла Рашида за руку для следующего танца, спрашивая, почему он не танцевал. Смущаясь, Рашид ответил, что не умеет. Она предложила научить его некоторым движениям, но Рашид поспешно убежал с танцплощадки.

Он сел на свое место. Пока Галина усаживалась, он украдкой глядел на нее, думая: пусть бы она танцевала, а он наблюдал бы за ней издали. Нет, лучше не издали, а вблизи, и не на танцплощадке, где много народу, а где-нибудь наедине. Из глубины этой картины-мечты донеслись запахи благовоний и пьянящие ароматы духов, послышались звуки лютни и цитры… Рашида охватила сладостная тоска, он утонул в собственном воображении, где ему рисовалась полураздетая танцующая Галина, а он в это время возлежал на подушках, в ожидании мгновения, когда она упадет в его объятия…

Он поспешил отогнать эту глупую мысль и кашлянул, как будто кашель помогал освободиться от дерзких сексуальных фантазий и вернуться в прежний образ серьезного Рашида.