Книга Наложницы. Гарем Каддафи - Анник Кожан

Но в конце концов я туда пошла. Со свинцовыми ногами. И быстро осознала, что не буду там счастлива. Для начала нужно сказать, что мы приехали в родной город Каддафи. Я еще ни разу не упоминала об этом персонаже, потому что он не был ни заботой, ни темой для разговоров в нашем доме. Мама весьма открыто его ненавидела. Она переключала канал, как только он появлялся на экране телевизора. Называла его «непричесанный» и повторяла, встряхивая волосами: «В самом деле, разве у этого типа голова президента?» Папа, я так думаю, боялся его и вел себя сдержанно. Интуитивно мы все чувствовали: чем меньше о нем говорить, тем лучше, и малейшее недовольство, высказанное вне семьи, могло доставить нам огромные неприятности. В доме не было его фотографий, никто не говорил о его активной деятельности. Словом, все мы инстинктивно вели себя осторожно.

В школе, наоборот, ему поклонялись. Повсюду висели его изображения; каждое утро мы пели национальный гимн перед его огромным портретом на фоне зеленого флага; мы кричали: «Ты — наш Вождь, мы следуем за тобой, бла-бла-бла»; и на уроках или переменках ученицы гортанно произносили слова «мой кузен Муаммар», «мой дядюшка Муаммар», в то время как учителя говорили о нем как о полубоге. Нет, как о Боге. Он был добрым, заботился о своих детях, он был всемогущ. Все мы должны были называть его «папа Муаммар». Его значимость казалась нам колоссальной.

Мы зря постарались переехать в Сирт, чтобы сблизиться с семьей и почувствовать себя составной частью общества: «прививка» не принялась. Люди Сирта, окруженные ореолом своего родства или близости к Каддафи, считали себя хозяевами вселенной. Словом, аристократы, приближенные двора против деревенщины и мужланов. Вы приехали из Злитена? Смехотворно! Из Бенгази? Смешно! Из Туниса? Позор! Несомненно, что бы мама ни делала, она становилась источником позора. А когда она открыла в центре города, недалеко от нашего дома на улице Дубаи, уютную парикмахерскую, куда поспешили все элегантные дамы Сирта, презрение только увеличилось. Однако она была талантлива. Все признавали ее умение делать самые красивые прически в городе и фантастический макияж. Я даже уверена, что ей завидовали. Но вы даже не представляете, насколько Сирт задавлен традициями и целомудрием! Женщина с открытым лицом может подвергнуться оскорблениям на улице. И даже под покрывалом она может вызвать подозрения. Какого дьявола она делает на улице? Не ищет ли она приключений? Не завела ли она с кем-нибудь связь? Люди шпионят друг за другом, соседи следят за приходами и уходами соседей, семьи завидуют друг другу, защищают своих дочерей и сплетничают о чужих. Постоянно работает машина сплетен.

В школе было вдвойне тяжелее. Я была не просто «дочь туниски», а более того — «дочь салона». Я всегда сидела одна на лавке, в стороне. И я так и не смогла завести подругу-ливийку. Позже я, к счастью, сошлась с дочерью ливийца и палестинки. Потом с одной марокканкой. Затем с дочерью ливийца и египтянки. Но с местными девочками — никогда. Даже когда я солгала, что моя мать — марокканка. Мне казалось, что это не так страшно, как туниска. Но это оказалось даже хуже. Итак, моя жизнь главным образом крутилась вокруг салона. Он стал моим царством.

Я бежала туда после занятий. И там я оживала. Какое наслаждение! Во-первых, потому что я помогала маме, и это было восхитительное ощущение. Во-вторых, мне нравилась эта работа. Мать не останавливалась ни на минуту, бегала от одной клиентки к другой, даже имея четырех подчиненных. Здесь выполняли парикмахерские и косметические услуги, делали макияж. И я вас уверяю, что в Сирте женщины, вынужденные прятаться под вуалью, были весьма требовательными и невероятно изысканными. Моей специализацией стала эпиляция лица и бровей с помощью шелковой нити, а также простой нити, которую я с большой скоростью прокручивала пальцами, удаляя волосинки. Это намного эффективнее, чем пинцет или воск. Я также готовила лицо для макияжа, накладывала основу под макияж; мама принимала эстафету и работала над глазами, а затем кричала: «Сорая! Финальный штрих!» — и тогда я прибегала, чтобы нанести на губы помаду, проверить весь образ и добавить каплю духов.

Салон быстро стал местом встреч самых шикарных женщин города. А значит, и из клана Каддафи. Когда в Сирте проходили большие международные саммиты, к нам являлись, чтобы навести красоту, женщины из разных делегаций, жены африканских президентов, глав европейских и американских государств. Смешно, но я особенно запомнила жену главы Никарагуа, которая хотела, чтобы ей нарисовали огромные глаза под громоздким шиньоном… Однажды Джудия, руководительница протокола жен Вождя, приехала на машине за моей матерью, чтобы она сделала прическу и макияж ее хозяйке. Это было доказательством того, что мама обладала незапятнанной репутацией! В общем, она поехала туда, провела там несколько часов, обслуживая Сафию Фаркаш, и ей заплатили смешную сумму, намного меньше обычного тарифа. Она рассердилась и почувствовала себя униженной. И когда позже Джудия снова за ней приехала, она просто-напросто отказалась, сославшись на большую занятость. В другой раз она даже спряталась, оставив меня объяснять, почему ее нет. Мама была с характером. Она никогда не пресмыкалась.

Почти все женщины из племени Каддафи были мерзкими. Когда я подходила к ним, чтобы спросить, желают ли они постричься или покрасить волосы, они с презрением бросали мне: «Кто ты такая, чтобы со мной говорить?» Однажды утром в салон пришла одна из них — элегантная, роскошная. Я была восхищена ее лицом. «Какая вы красивая!» — невольно вырвалось у меня. Она дала мне пощечину. Ошеломленная, я сначала подбежала к матери, которая сквозь зубы процедила: «Закрой рот. Клиентка всегда права». Три месяца спустя я с тревогой увидела, как в дверь салона входит та самая дама. Она подошла ко мне, сказала, что ее дочь, которая была моего возраста, недавно умерла от рака, и попросила у меня прощения. Это было еще оскорбительней, чем ее пощечина.

В другой раз одна будущая невеста зарезервировала весь салон в день своей свадьбы. Она внесла небольшой задаток, а потом аннулировала заказ. А поскольку мама отказалась вернуть ей сумму, она превратилась в дьяволицу. Она завопила, начала ломать все, что ей попадалось под руку, пожаловалась клану Каддафи, который неожиданно нагрянул в салон и разгромил его. Один из моих братьев прибежал на помощь, и его избили. Когда вмешалась полиция, моего брата арестовали и бросили в тюрьму. Каддафи сделали все, чтобы он как можно дольше там оставался, и пришлось вести долгие переговоры между кланами, чтобы прийти к перемирию, после которого могло бы последовать прощение. Он вышел через полгода, с бритой головой и телом, покрытым синяками. Над ним издевались. И, несмотря на договоренность племен, клан Каддафи, который управлял всеми институтами Сирта, включая мэрию, объединился, чтобы обязать салон не открываться еще один месяц. Я была возмущена.

Мой старший брат Нассер внушал мне страх, он вел себя авторитарно по отношению ко мне. Но Азиз, родившийся на год раньше меня, был словно мой брат-близнец, настоящий сообщник. Поскольку мы ходили в одну и ту же школу, он был моим защитником, ревностно оберегавшим меня. А я служила посланницей в некоторых его интрижках. У меня тогда даже мысли не было о любви. Вообще. Сама невинность. Чистый лист. Может быть, я сама себе запрещала, зная о строгости и суровости своей матери. Но я ничего об этом не знала. Ни малейшей влюбленности. Ни малейшего трепета. Ни какой-либо мечты. Я думаю, что всю жизнь буду сожалеть о том, что не пережила подростковую влюбленность. Я знала, что однажды выйду замуж — такова судьба всех женщин — и что мне придется делать макияж и прихорашиваться для своего мужа. Но больше я ничего не знала. Ни о своем теле, ни о половой жизни. А какая у меня была паника, когда началась менструация! Я побежала к матери, но она ничего мне не объяснила. И как мне было стыдно, когда по телевизору показывали рекламу гигиенических прокладок! Меня вдруг охватывало сильное смущение, когда приходилось смотреть на эти картинки в присутствии братьев… Я помню как мама и тетки говорили мне: «Когда тебе исполнится восемнадцать лет, мы расскажем тебе об этом». — «О чем?» — «О жизни». Но они не успели. Муаммар Каддафи их опередил. Сломив меня.