Книга Я - Малала. Уникальная история мужества, которая потрясла весь мир - Малала Юсуфзай

Я стала ездить на автобусе, потому что мама не хотела, чтобы я ходила по улицам одна. Весь год нам угрожали. Иногда мы получали анонимные письма, иногда угрозы печатали в газетах, иногда их на словах передавали нам люди. Мама боялась за меня, но я была уверена, что боевики Талибана не будут сводить счеты с девчонкой. Куда сильнее, чем за себя, я тревожилась за отца, ведь он постоянно выступал против талибов. Его близкий друг и единомышленник Захид Хан был тяжело ранен в августе этого года. Убийца выстрелил ему в лицо, когда Захид шел в мечеть на молитву. Я знала, что отец слышал со всех сторон: «Будь осторожен, ты следующий».

По нашей улице автобус не ходил, и, возвращаясь домой, я выходила у реки, открывала железную калитку и по каменным ступенькам поднималась на другую улицу. Если на меня нападут, то непременно на этих ступеньках, считала я. От отца я унаследовала буйную фантазию и иногда на уроках, позабыв про объяснения учителя, представляла, как по пути домой меня подстерегает боевик. Как же мне поступить тогда, размышляла я. Может, стоит снять с ноги туфлю и ударить его прежде, чем он успеет выстрелить. Но если я так сделаю, между мной и террористом не будет никакой разницы. Наверное, надо попытаться его переубедить. Сказать что-нибудь вроде: «Хорошо, стреляйте в меня, но прежде выслушайте. Вы совершаете ошибку. Я ничего не имею против вас лично. Я просто хочу, чтобы у всех девочек была возможность ходить в школу».

Нельзя сказать, что я была запугана. Но все же каждый вечер я проверяла, заперты ли ворота, а перед тем, как уснуть, спрашивала у Бога, какая участь ожидает тех, кто покидает этот мир. Обо всем, что творилось у меня на душе, я рассказывала Монибе. Мы с ней с детства жили на одной улице, вместе ходили в начальную школу и привыкли делиться всеми радостями и горестями. Вместе слушали Джастина Бибера и смотрели фильмы саги «Сумерки», вместе мазали лица кремом, осветляющим кожу. Мониба мечтала стать дизайнером одежды, но знала, что ее родные никогда не согласятся на это. Поэтому она говорила всем, что хочет стать врачом. Если женщина в нашем обществе и получает возможность начать работать, для нее открыты лишь две профессии – врача и учителя. Мое положение было особенным – мне ни к чему было скрывать свои желания, и когда я решила, что буду не доктором, а изобретателем или политиком, я откровенно сказала об этом родителям. Мониба была в курсе всех моих проблем и беспокоилась за меня.

– Не переживай, – убеждала я ее. – Талибы не воюют с девчонками.

Увидев автобус, все мы бросились к нему. Некоторые девочки, прежде чем выйти из дверей школы, непременно накрывали головы платками. В салоне автобуса, белой «тойоты таун эйс», из тех, что у нас называют «дайна», было три длинные скамьи – две вдоль стен и одна посередине. Двадцать девочек и трое учителей с трудом помещались на этих скамьях. Я сидела слева, между Монибой и девочкой из младшего класса, которую звали Шазия Рамзан. Школьные сумки мы поставили на пол, а папки с экзаменационными листами прижимали к груди.

Мои воспоминания не слишком отчетливы, они словно подернуты пеленой. Помню, что в автобусе было очень жарко и душно. Жара никак не хотела отступать, и лишь далекие заснеженные вершины Гиндукуш напоминали о живительной прохладе. В задней части автобуса, где мы сидели, не было окон, только пластиковый люк в потолке, пожелтевший и покрытый пылью. Через него мы видели лишь кусочек голубого неба, раскаленный солнечный диск и пронизанные солнечными лучами облака пыли.

Я помню, что автобус, как обычно, свернул с главного шоссе у контрольно-пропускного пункта и обогнул заброшенную площадку для крикета. Тут мои воспоминания становятся особенно путаными и обрывистыми.

Пытаясь восстановить события в памяти, я почему-то неизменно вижу в нашем автобусе отца. В него тоже стреляют. Причем вижу это настолько отчетливо, что мне трудно поверить, будто это всего лишь игра воображения.

На самом деле все происходило иначе. Автобус резко остановился. Слева возвышалась поросшая травой гробница Шера Мухаммеда Хана, министра финансов при первом правителе Свата, справа – фабрика кондитерских изделий. От контрольно-пропускного пункта нас отделяло метров двести.

Какой-то молодой человек в светлой одежде, заросший бородой по самые глаза, подошел к водителю.

– Это автобус школы Хушаль? – спросил он.

Наверное, водитель удивился про себя глупости вопроса, ведь название школы было крупно написано на автобусе.

– Да, – ответил он.

– Мне необходима информация о некоторых ученицах, – заявил человек в белом.

– Обращайтесь в школьное управление, – отрезал водитель.

Тут к автобусу приблизился еще один молодой человек, тоже в светлой одежде.

– Наверное, это журналист, – сказала Мониба. – Хочет взять у тебя интервью.

С тех пор как я вместе с отцом стала бороться за право девочек на образование, журналисты, даже иностранные, часто брали у меня интервью, но никогда не делали этого прямо на дороге.

На голове у второго молодого человека была бейсболка, которая делала его похожим на студента колледжа. Он вспрыгнул на откидной борт автобуса, вошел в салон и навис над нами.

– Кто из вас Малала? – спросил он.

Никто не отвечал, но некоторые девочки посмотрели на меня. Я, единственная из всех, сидела с открытым лицом.

Тогда он вытащил черный пистолет. Позднее я узнала, что это был кольт сорок пятого калибра. Девочки завизжали. Я крепко вцепилась в руку Монибы.

Мои подруги говорят, молодой человек выстрелил три раза. Первая пуля пробила мне лоб над левой бровью и вышла под левым плечом. Я повалилась на колени Монибы, из моего левого уха захлестала кровь. Две другие пули попали в девочек, сидевших рядом со мной. Одна – в левую руку Шазии. Другая – в правое предплечье Кайнат Риаз.

Позднее подруги рассказали мне, что у стрелявшего дрожали руки.

Когда мы добрались до больницы, мои длинные волосы и колени Монибы были насквозь пропитаны кровью.

Кто из нас Малала? Я – Малала, и это моя история.

Часть первая

До прихода талибов

Лучше мне получить твое тело, пробитое пулей, и известие, что ты пал с честью, Чем узнать, что ты струсил на поле битвы.

Тапа, традиционное двустишие пушту

1. Дочь родилась

Когда я появилась на свет, большинство наших знакомых сочувствовали моей матери и не считали нужным поздравлять моего отца. Я родилась на рассвете, как раз в тот момент, когда последняя звезда, мигнув, погасла. Мы, пуштуны, воспринимаем подобные вещи как благоприятное предзнаменование. У отца не было денег, чтобы отправить маму в больницу или пригласить акушерку, и маме помогала соседка. Первый ребенок моих родителей родился мертвым, а я известила о своем приходе в этот мир громким криком. Я родилась в стране, где в честь новорожденных сыновей открывают оглушительную ружейную пальбу, а новорожденных дочерей тихонько прячут в дальней комнате дома. Когда девочки вырастут, их ожидает один незавидный удел – стряпать и рожать детей, так что радоваться их появлению на свет нет никаких оснований.