Книга Записки фельдшера - Олег Врайтов

* * *

Меня предупреждали, и неоднократно, дошутишься, мол, но куда там! Ну, неинтересно мне в институте! Тем паче, что наш институт вскоре после моего поступления сменил и название, и преподавательский состав, и учить нас стали уже не практической психологии, а не пойми чему. Моя вина, но я частенько не ходил на лекции теперь, а дежурил на бригаде сутками. Так было и сегодня, когда пришел однокурсник Стас и порадовал меня, что злостных «непосещальщиков», в числе которых был и я, вызывает сегодня учебный совет — на разбор полетов. Суть данного разбора мне была понятна уже, без присутствия на нем: соберется коллегия маститых дядей и тетей и займется художественным разносом сникших под градом зловещих обещаний студентов. Нет, не хочу! Лучше доработаю смену.

— Андрюха, не гневи Бога, а? — угрюмо сказал Стас. — Мы там с тобой сегодня будем звездами программы, за неявку вообще вышвырнут. Пошли, чего уж там…

Куда мне было деваться? Отпросился у старшего врача, поехал в институт. Перед дверями деканата с потерянным видом бродили еще пятеро таких же счастливцев, как и я, все лицами демонстрировали всем любопытствующим разнообразие оттенков бледного цвета. Я постоял, прислушиваясь к шорохам за дверями: там рассаживался учебный совет. Слышны были негромкие голоса: «Ну что, всех сразу или по одному их будем запускать?». Кто-то, хмыкнув, солидным голосом ответил: «Давайте по одному». Ага, ну разумеется. Удовольствие же надо растянуть, да и пинать толпой одного куда удобнее.

И, разумеется, по всем канонам жанра и закону подлости, первым был я. Большая комната с зашарканным паркетом, столы, стоящие буквой «П», десять человек, смотрящих на меня так, словно я был мерзким насекомым в дорогом блюде. Мой руководитель дипломного проекта, захлебываясь, рассказывала мрачно кивающим начальникам, какой Шульгин разгильдяй, как он злостно уклоняется от бесконечных консультаций по поводу написания дипломной работы, не появляется на лекциях, не замаливает грехи и вообще не хочет учиться. Как такого земля носит? Во время этой страстной речи, то и дело разбавляемой негодующими репликами декана я стоял, дрожа от злости, и не знал, куда девать глаза. Возражать очень хотелось, но это было небезопасно, да и смысл этого? Здесь сейчас собрались все эти уважаемые люди вовсе не для того, чтобы выслушивать мои оправдания, их они за свою многолетнюю работу, полагаю, наслушались достаточно.

— Шульгин, значит, — зловеще изрекла заместитель проректора. — Ну-ну. Молодец, что скажу… Полгода до выпуска вас в качестве специалиста, а вы вот такое вот устраиваете.

— Да он мне уже за эти пять лет все нервы вымотал! — вставил декан, раздраженно выправляя манжеты из рукавов пиджака.

Я вяло удивился. До этого я учился только на «четыре — пять», а тут вот так вот оказывается, с первого курса я в раздолбаях хожу.

— А он еще и на лекции сегодня не был моей, — добавила керосина в огонь руководитель практики.

Пришлось выслушать порцию ненависти еще и за пропущенное занятие по психологии управления. Невосполнимая потеря, а как же! Ох, подмывало рассказать, что наша любезная Розалия Хакимовна в этой самой психологии менеджмента (слово она это с особым кайфом произносила как «мэнэджымент») соображает так же, как, пардон, свинья в апельсинах, а тот бред, который она нам гонит на лекциях, не что иное, как пересказ унылых статей про всякого рода биллов гейтсов и иже с ними, почерпнутых из развлекательных журнальчиков. Но я промолчал. В такие моменты молчание очень выручало, и я в полной мере воспользовался им, пока мое имя теребили, как терьер тряпку, обещая мне всяческие проблемы в учебе, личной жизни и вообще.

— Шульгин! — резюмировала, натешившись, зампроректора. — Может, отреагируете?

Я молча смотрел на нее. Это раздражало, и заместитель начала горячиться.

— Вы вообще как себя чувствуете?

— Нормально.

— Нормально? То есть сейчас вы стоите тут перед нами, в полной мере сознаете, что вы уже одной ногой на отчислении — и вы себя чувствуете нормально?

— Может, мне порыдать для приличия? — Сначала мне показалось, что это сказал кто-то другой. Но голос был мой. И произвел он вполне ожидаемый эффект.

— Шульгин! — рявкнул декан. — Вы хоть понимаете головенкой своей, что вы через несколько месяцев уже должны будете работать! И кем мы вас выпустим? А?

«Кем учили, тем и выпустите», — хотелось дать злобную отповедь. Но я снова промолчал.

— Или вы уже не собираетесь работать в психологии?

— Не собираюсь.

Голос этот снова был мой. Я ошалел сам от себя и от своей храбрости. Или глупости. Ошалел и декан — вопрос-то был задан риторически, ответа не требовал. Тем более — такого.

— То… то есть как? Вы хотите сказать, что после того, как мы пять лет угробили, чтобы вырастить из вас специалиста… — Он запнулся, обуреваемый то ли правдивым, то ли показным, но — гневом. — И вы не собираетесь работать?

— Нет, не собираюсь.

— Почему?

— Разочаровался.

Не помню, как я вышел из того кабинета, помню лишь, как прислонился к холодной стене коридора, прижавшись к ней пылающей щекой. Помню еще, как меня теребили за рукав ждущие экзекуции собратья по несчастью, требуя подробностей. Помню, как лупили по жестяному карнизу капли разошедшегося вдруг дождя и слабый рокот грома где-то вдалеке. Помню какую-то странную легкость, не облегчение, нет, а именно легкость, словно мое тело и впрямь стало ватным, как борода Деда Мороза. Что-то такое испытывает, наверное, человек, который уже год ждал смертного приговора и наконец его услышал. Даже роковая, но это все равно — определенность.

— И что теперь, Андрюха? — тоскливо спросил мающийся Стас.

— Будем посмотреть, — задумчиво сказал я.

Дождь грохотал все сильнее.

* * *

— Ты рехнулся? — изумился Костя, мой напарник. — Нет, серьезно — рехнулся?

Я лишь зыркнул на него, не отвечая. Надоело уже. Каждый, кто слышал мои речи, реагировал именно так. И Костик, как я надеялся, будет счастливым исключением, ан нет — он точно так же выпучил глаза, словно я только что сообщил, что собираюсь дать обет безбрачия, совершить кастрацию тупым ножом и удалиться в монастырь для постящихся гермафродитов.

— Андрюха, ты что творишь вообще? Вроде бы парень не дурной, мозги твои где?

— Да при мне они, — не выдержал я. — Под волосами! Кость, хоть ты не зли, а?

Напарник раздраженно закурил очередную «Приму», наполнил салон санитарной машины зловонием дешевого табака. Как он эту дрянь смолит, да еще в количествах, которые не то что лошадь — кашалота угрохают, ума не приложу. Сегодня я для разнообразия работал в составе полной, следовательно — врачебной бригады, Константин перебрался из кабины в салон, и ему ничего не мешало трепать мне нервы всю дорогу до места вызова. Чем он с удовольствием и занимался, на правах старшего брата, которого у меня никогда не было.