Книга Самая долгая ночь - Грег Кайзер

Но об этом он ничего не скажет Мейеру Лански. Маленький Человечек его не поймет и лишь сделается еще подозрительнее. А вот чего не стоило делать, так это вызывать подозрения у Мейера Лански.

Глава 2

Пятница, 2 апреля 1943 года.

— Значит, это тот самый человек? — спросил Лански, усевшись в дешевое кресло дешевого офиса. Для того чтобы попасть сюда, им пришлось подняться наверх на четыре лестничных пролета.

Маус прислонился спиной к стене и заглянул Лански через плечо. Через полуоткрытое окно рядом с ним снизу доносился гул Бродвея.

— Да, мистер Лански, — проговорил темноглазый мужчина. Должно быть, тот самый Питер Бергсон, о приходе которого Лански сообщил Маусу. — А это Пауль Каген, мистер Лански, — произнес Бергсон. — Пауль, я хочу, чтобы ты познакомился с мистером Мейером Лански.

Каген встал и, перегнувшись через обшарпанный стол, пожал Мейеру Лански руку. На левом глазу у него была черная кожаная повязка. Он был молод, лет двадцати пяти. Маус задался мысленным вопросом, так ли крут этот Каген, как выглядит. Квадратное лицо его было загорелым, как будто всю свою жизнь он прожил под ярким солнцем. Он был жилист и невысок, хотя и был на добрых четыре дюйма выше Мейера Лански. Одет Каген был в костюм, явно взятый напрокат, потому что тот сидел на нем крайне неловко.

Маус заметил, что Каген единственным глазом разглядывал его с головы до ног. Что-то в этом парне вызвало в нем раздражение. Маус улыбнулся, надеясь в душе, что улыбка получилась такая же, как и у Лански, — еле заметная, но зловещая.

Бергсон подтолкнул лежавшую на столе газету.

— Прочитайте вот это, мистер Лански.

Маус заметил лишь, что это «Дейли Ньюс». Имя у Бергсона вполне американское, а вот акцент был явно европейский. Может, поляк, подумал Маус, однако никогда бы не осмелился озвучить это свое предположение, потому что у Лански тоже были польские корни.

Лански слегка писклявым голосом принялся читать газетную статью.

— «Американо-британский план спасения евреев», — произнес он, затем поднял глаза, ожидая объяснений. Лански всегда ожидал объяснений. — Боюсь, я не вполне понимаю вас, Питер. — Он отложил газету и, судя по выражению его лица, Маус решил, что его босс недоволен.

— Нацисты всегда ненавидели евреев, — ответил Бергсон, сразу переходя к сути дела, что Маленькому Человечку явно понравилось. — Но до ноября минувшего года мы не имели представления о масштабах этой ненависти. Евреев не переселяют на Восток, как мы думали, мистер Лански.

Лански слушал его, не проронив ни единого слова.

Бергсон на секунду отвел взгляд в сторону, затем снова посмотрел на собеседника.

— Теперь у нас есть доказательства. В прошлом году Гитлер и его подручные приняли решение об эвакуации евреев.

— Но… — начал было Лански. Бергсон поднял руку, и Маленький Человечек замолчал. Маус еще никогда не видел ничего подобного.

— Для нацистов, мистер Лански, слово «эвакуировать» имеет совершенно иной смысл. Для них оно означает уничтожение. Когда они говорят об эвакуации евреев на Восток, это значит, что они их там уничтожают. Нацисты поклялись эвакуировать всех до единого европейских евреев, мистер Лански, то есть их уничтожить. Уничтожить… Евреев, — произнес Бергсон, и два последних слова прозвучали для Мауса почти как два выстрела из «смит-и-вессона» в того толстяка на Канале.

— Мистер Лански, они устроят облавы, отловят всех евреев до последнего, посадят их в поезда и отправят в специальные лагеря в Польше. Нам известны названия этих лагерей. Собибор. Треблинка. Бельжец. Освенцим. В этих лагерях немцы загоняют евреев в газовые камеры, травят их, как крыс или тараканов. Затем трупы сжигают, чтобы замести следы преступлений. — Бергсон потянулся за лежавшей на столе пачкой «лаки страйк», вытащил сигарету и чиркнул спичкой. Ее запах был одновременно сладковатым и тошнотворным. Нет, спичку Бергсон зажег не просто так. Он знал, что делает. — Они даже придумали для этого нейтральное определение, Sonderbehandlung, особые методы.

В Европе уже давно жестоко обходились с евреями, Маус это знал. Но поезда, лагеря, газовые камеры и сжигание трупов в печах — это были слова, способные изменить буквально все. Поезда, лагеря, газовые камеры, печи. И это немецкое слово, Sonderbehandlung. Длинное слово, как вытянувшаяся на солнце змея.

Похоже, на Лански слова Бергсона тоже произвели впечатление, потому что лицо его приняло каменное выражение. Маус видел такое выражение на лице Маленького Человечка один только раз, когда Лански приказал ему найти Кида Твиста, выдавшего легавым Бухгалтера-Лепке.

— Вы уверены в этом? — спросил Лански. Маус все еще не мог прийти в себя после рассказа Бергсона и даже попытался в точности вспомнить слова этого человека с европейским акцентом.

Питер Бергсон кивнул.

— Да, мистер Лански.

Он положил на стол две фотографии и придвинул их ближе к Маленькому Человечку. На первой был изображен эшелон товарных вагонов и вереница людей в потрепанной одежде, женщин с косынками на головах, мужчин в ермолках, какие Маус часто видел на стариках в Нижнем Ист-Сайде. Две женщины залезали в вагон. Рядом с ними стоял немецкий солдат с винтовкой и улыбался прямо в объектив. На втором снимке был запечатлен еще один эшелон в каком-то другом месте. Вдали виден лес. Возле состава длинная вереница из сотен людей, бредущих от вагонов куда-то вдаль. На заднем фоне, поднимаясь в небо над вершинами деревьев, столб дыма.

— Внимательно посмотрите на вторую фотографию, — посоветовал Бергсон. — Это Треблинка, один из таких лагерей. Видите там, вдали, столб дыма? Он поднимается из печей крематория, в которых немцы сжигают мертвых евреев. Они укладывают трупы штабелями, обливают бензином и поджигают. Этот черный столб, мистер Лански, дым, в который превратились евреи.

Маленький Человечек снова взял в руки вторую фотографию, посмотрел на нее и положил обратно на стол.

— Вы уверены? — повторил он свой вопрос.

Бергсон кивнул.

— Эти снимки были переданы польскому правительству в изгнании. Наши друзья из числа поляков передали их нам. Мы получили их в понедельник.

И опять Лански взял в руки второе фото.

— Сколько? — коротко поинтересовался он, не отрывая глаз от снимка.

— Два миллиона. Возможно, больше. Намного больше.

— Два миллиона… — задумчиво повторил Лански. Маус задумался над этой цифрой. Это столько же, сколько евреев во всем Бруклине. Включая его мать, Малыша Фарвела, старую миссис Бирнбаум, любого из соседей, любого обитателя их района.

— Сначала мы ничего не знали, — продолжил Бергсон. — Затем, в ноябре, до нас стали доходить слухи об эвакуации. О массовом уничтожении евреев. Мы собрали примерно полмиллиона долларов, чтобы рассказать об этом всему миру, напечатать статьи в газетах и провести митинги протеста. Наш последний митинг, устроенный в Мэдисон-сквер-гарден, собрал сорок тысяч человек, мистер Лански. Присутствовали миссис Рузвельт, судьи Верховного суда, более трехсот конгрессменов. Они все обратились с призывом к общественности помочь в деле спасения евреев. Но теперь… — он кивнул на лежащие на столе фотографии, — время митингов прошло. — Бергсон взял в руки «Дейли Ньюс». — Вот в чем будет наше спасение.