Книга Цена Шагала - Петр Галицкий

Ближе к ночи того же дня Сорин решился вылезти из своей палаты. Аккуратно отсоединив капельницы и датчики, прикрепленные к запястью и сердцу, он медленно, обливаясь холодным потом, сел на кровати. Спустил ноги и, превозмогая слабость, цепляясь за спинку кровати, тумбочку, стул, наконец, дверной косяк, сделал несколько шагов к выходу. Сквозь щель в приоткрытой двери он увидел в коридоре, метрах в двадцати от себя освещенное пространство, где, вероятнее всего, стоял стол, сидела дежурная медсестра. Стараясь практически не дышать, он протиснулся в коридор и, хватаясь руками за стену, побрел в противоположную сторону.

Миновав несколько палат, он остановился у двери ординаторской. На его счастье, она оказалась не заперта. Мягко повернув ручку, он скользнул внутрь. Шкафчики, на которых написаны фамилии врачей, стол, несколько стульев, пара плакатов на стенах, вешалка, чашка с недопитым кофе, электрический чайник в углу — вот, пожалуй, и все, что было внутри комнаты. Он подергал ручки шкафчиков — все заперты. Однако замочки на них вызвали у слабеющего Андрея приступ веселья. Они скорее напоминали защелки для газетных ящиков — те, что в далекой Москве, будучи хулиганистым подростком, он вскрывал просто так, ради шутки, поддевая их перочинным ножичком. Конечно, здесь, в лондонской больнице, достать перочинный ножичек было бы значительно сложнее, однако русский человек если что-нибудь захочет, то уж украсть-то, несомненно, украдет: так жизнь научила. «Замочки — не проблема, — решил Сорин. — Главное, чтобы в шкафчиках была какая-нибудь одежда». Сейчас ему было все равно — своя ли, чужая — главное, чтобы она была. Заботиться о том, будет ли она впору, не пристало сегодня: не до жиру, быть бы живу.

Ну, что же: первый поход удался, надо идти обратно. И, выбравшись в коридор, он двинулся к себе в палату. Силы явно были на исходе, пот заливал его лицо, ноги предательски дрожали, бок жгло огнем, но он понимал, что любое падение, любая остановка чреваты самыми тяжелыми последствиями. Ни в коем случае никто не должен знать, что он уже вполне способен передвигаться. Из последних сил переставляя ноги, он добрался до своей палаты, фактически дополз до постели и рухнул на нее, с трудом оставаясь в сознании. «Еще немного, — говорил Андрей себе. — Еще только подключить датчики и вернуть капельницу на место. Еще несколько усилий — и можно будет спокойно уснуть». Это ему удалось, и, когда капельница опять вошла в катетер, он шумно вздохнул, расслабился и вновь провалился с мягкую душную черноту.

Газеты Ермилову доставили ближе к вечеру. Помощники расстарались: на столе перед Геннадием Андреевичем лежала пачка разноформатных черно-белых и цветных листов, совсем свежих, и потрепанных, и даже местами залитых кофе. Любитель порядка, Геннадий Андреевич раскладывал их на аккуратные стопочки и слегка морщился. Он не любил грязи, однако тут не до брезгливости, важнее всего — информация. И, чтобы как-то сгладить неприятные ощущения от чтения уже кем-то прочитанных, замусоленных страниц, Ермилов достал из тумбочки початую бутылку «Гленфиддих», бросил в стакан пару кусочков льда, налил на два пальца тягучий желтый напиток и, прихлебывая его, погрузился в чтение.

Он понимал, что искать заметку о таком мелком происшествии, как убийство какого-то бродяги, в крупных серьезных изданиях вроде «Таймс» или «Гардиан» бессмысленно, но, повинуясь привычке все делать тщательно, страница за страницей двигался по морю печатной информации. Знакомство с «Индепендент» и «Дейли Миррор» тоже не принесло ему желаемого результата. И только в «Сан» он наконец наткнулся на то, что искал. Быстро пробежав заметку глазами, Геннадий Андреевич отбил дробь холеными ногтями по полированной столешнице и вздохнул. «Что и требовалось доказать, — сказал он себе. — Эх, Илюша, Илюша, погубит тебя когда-нибудь твоя суетливость. Не зря, не зря я чувствовал какие-то осложнения». И, покручивая в ладони тяжелый четырехгранный стакан с виски, он принялся размышлять.

Предположим, этот мальчик выживет. Чем это грозит непосредственно ему, Ермилову? Пожалуй, что и ничем: до генерального директора «Гентрейд консалтинг» парнишке явно не добраться, тем более что он за столько тысяч километров от Москвы. До Кошенова если не он сам, то доблестные служители Скотленд-Ярда вкупе с Интерполом и доброхотами из отечественной милиции дойдут легко. Судьба Ильи Андреевича не очень волновала Ермилова, а вот судьба картин, волей-неволей оказавшихся в руках лондонского антиквара, вселяла в этой ситуации весьма серьезные опасения. «Илья, конечно, все просчитал, — размышлял Ермилов. — И, просчитав, вероятно, решил рвать когти. Но, для того чтобы это сделать и не повезти за собой такого неприятного хвоста, как мои ребята, он, конечно, вынужден завершить со мной сделку — завершить, и не без выгоды для себя. Вот откуда предложение так срочно избавиться от всех этих авангардных радостей, вот откуда такое участие в моих капиталах и возможных прибылях. Предположим, я соглашусь на эту сделку, предположим, картинки уйдут, и Кошенов, переведя свой, вероятно, далеко не скромный процент, на какой-нибудь оффшорный счет, навсегда покинет пределы туманного Альбиона. Ну, а прежде чем покинуть, он, конечно же, повстречается с представителями английских властей и, как добропорядочный гражданин и честный бизнесмен, сообщит им имя покупателя, собственно говоря, как и имя продавца. Потеряет ли он на этом деньги — вполне возможно. Но в этой ситуации хуже другое: мое инкогнито будет раскрыто, что, вполне возможно, повлечет за собой множество проблем, как в предприятиях, связанных с антиквариатом, так и во всех остальных сделках: мало ли куда направят свои взоры представители местных спецслужб и Интерпола. И хотя мои маленькие игры с оружием весьма хорошо законспирированы, береженого, как говорится, бережет Бог. Действовать надо быстро, продуманно и точно. Единственным связующим звеном между этим мальчишкой, который сейчас лежит в лондонском госпитале, — если еще, конечно, лежит — и мною является милый друг Илья Андреевич. Следовательно, это звено, как наиболее уязвимое, должно быть удалено. Сделать это надо, к сожалению, только одним путем, другого выхода у меня нет. Ну, что же: резать так резать, как говорил брадобрей, случайно перерезавший сонную артерию клиенту».

Ермилов нажал кнопку селектора:

— Леночка, будь добра, забронируй на завтра мне и Славе билеты в Лондон. Да, бизнес классом: нечего попусту деньги тратить.

— На завтра можем не успеть, Геннадий Андреевич, — раздался приятный голос из динамика.

— Ну, тогда на ближайшее возможное время. Мой паспорт у тебя в сейфе?

— Точно, Геннадий Андреевич, — отозвалась секретарша.

— А Славу я попрошу, чтобы к тебе зашел: у него виза, кажется, еще не кончилась. Крайний срок — послезавтра. Ты уж потрудись, Лен.

— Будет сделано, Геннадий Андреевич.

— Вот и славно. — Ермилов отключился.

«Ну, Илюша, — подумал он, — хоть и говорят «незваный гость хуже татарина», но думаю, что в этой ситуации любой татарин был бы для тебя приятнее. Жди гостей».

День у Скосарева прошел отменно. Незнакомые фирмачи-иностранцы, попросившие его о пустяковой услуге — всего лишь не досматривать ручную кладь, — внесли в будущий пенсионный фонд Алексею очередные 500 долларов. Девочка Таня, за которой он безуспешно ухаживал уже две недели, согласилась-таки, наконец, поужинать с ним в «Сирене». И потому, сдав смену и переодевшись в гражданское, он с удовольствием перекусил в верхнем буфете, хлопнул положенные сто граммов коньяка и под бравурное насвистывание двинулся на стоянку, где его дожидался новый синенький «Опель», очень выгодно приобретенный всего неделю назад. Пискнув пультом сигнализации, Скосарев открыл дверцу, кинул на заднее сиденье сумку с вещами, снял замок блокиратора с ручки переключения скоростей и, поерзав на водительском месте, вознамерился сунуть ключ зажигания в щель замка. Но не успел. Дверца рядом с водителем растворилась, и на переднее сиденье по-хозяйски взгромоздился коротко стриженный коренастый человек с тяжелым лицом.