Книга Лиза готова на все - Крис Манби

– Однажды и ты окажешься на моем месте, – пообещала Мэри.

– Кто сказал, что мне это надо? – хмыкнула я.

– Нам всем это надо, – сказала продавщица с видом духовного наставника, читающего проповедь. – Каждая из нас мечтает об этом, и вдруг мечта сбывается!

И вот тут я поняла, что значит быть единственной нормальной женщиной на встрече степфордских жен.

Мэри неохотно переоделась. Честно говоря, она вела себя, как ребенок, которого уговаривают снять костюм феи и лечь спать. По дороге к метро она взяла меня под руку и принялась рассуждать о преимуществах атласного платья перед крепдешиновым. Я с ней не спорила.

– Ты ничего не говоришь, тебе наплевать, – обиделась подруга.

– Ничего подобного.

– А я говорю, наплевать. Как только мы вошли в магазин, ты как в ракушку спряталась. Лиз, ты ведь не завидуешь?

– Да что мне завидовать-то? – спросила я. – Можно подумать, у меня никого нет.

– Есть, конечно, но…

– Что «но»? – вздохнула я. – Мы с Ричардом не хотим жениться. Мы счастливы и так. А я все еще не пришла в себя от того, что ты устраиваешь весь этот карнавал.

– Но почему? – спросила Мэри.

– Потому что думала, что ты не веришь в брак. Пока мы учились в колледже, ты все повторяла: что толку жениться, если один портит жизнь другому, как это было с твоими родителями. Не ты ли обещала, что скорее потратишь десять тысяч на новую ванную, чем на платье-занавеску и свадебный пирог для родственников, которых и в лицо-то не помнишь, потому что годами избегаешь встреч с ними?

– Я прямо так и говорила?

– Да, так.

– Ну что ж… Это было до того, как я встретила достойного человека. Знаешь, я думаю, выходить замуж – это как рожать. Ребенка не хочешь до тех пор, пока он не появился на свет. Ну а уж там забываешь и про варикоз, и про опущение влагалища, и про растяжки, и только ждешь крестин. Наверное, я язвила по поводу замужества, поскольку боялась, что мне никто не сделает предложения. Чтобы все думали, мне наплевать, не зовут замуж – и не надо.

– Понятно. А теперь можно не скромничать.

– Ты немножко завидуешь, да? – шепнула Мэри и легонько толкнула меня в бок.

– Нет. Правда, Мэри, мне не нужны обручальное кольцо и платье, на котором больше рюш, чем на маминых венских шторах на кухне, чтобы поверить в то, что Ричард любит меня, – убежденно заявила я. – Мы счастливы и так.

И я действительно в это верила. Что было настоящим подвигом для женщины, которая родилась в эпоху феминизма. Господи, моя мама в молодости сожгла собственный лифчик, защищая права женщин! (Правда, надо признать, это произошло под воздействием сырного фондю с водкой в 1973 году.) Но когда ты выросла на сказках, которые все как одна заканчивались встречей с прекрасным принцем и свадьбой, трудно поверить в то, что любовь разнообразна и финал может быть совсем иным.

Мы с Ричардом были тонкими и сложными натурами. Он – художник, я – актриса. Мы могли позволить себе нетрадиционное поведение. Честно говоря, я тогда считала, что брак – это для слабаков, неуверенных друг в друге. Я столько раз видела, как через пять лет общения голубки уже ни о чем не могут поговорить, все темы исчерпаны. Им бы расстаться, но они боятся одиночества, боятся, что не найдут никого лучше человека, которого они в глубине души уже презирают. А за всем этим кроется еще один, главный страх – никогда больше ни с кем не переспать. И вот, вместо того чтобы пойти каждому своей дорогой, они решают пожениться. Это помогает на полгода (или сколько там нужно, чтобы по очереди пригласить на обед всех знакомых) – и им снова есть о чем поговорить.

Нет, я не считала, что это единственный возможный исход. Какая-то часть меня верила в бессмертную любовь с прилагающимся к ней похрустывающим свидетельством о браке. Но нам с Ричардом необязательно было жениться только потому, что все так делают. То, что мы жили в гражданском браке, отнюдь не значило, что он любит меня меньше, чем Билл любит мою лучшую подругу Мэри. Ведь правда же?

Глава вторая

Сейчас, оглядываясь назад, я вспоминаю, что тем летом, когда произошли все эти ужасные события, Ричард часто бывал раздражен. Я списывала это на то, что он много работает. Он уходил из дому около шести утра и возвращался поздно ночью, хмурый, испачканный краской. Я не раз шутила, что Ричард видит меня только в пижаме и, должно быть, думает, что я в ней живу. Кажется, я сама видела его только спросонок залезающим в постель после того, как отключалась, отчаявшись его дождаться, или вылезающим из постели следующим утром.

Я была слепа.

Я не видела, что это конец.

Утро страшного дня было таким же, как всегда. Будильник Ричарда прозвонил в шесть часов. Я попыталась немного задержать его под одеялом. Он сказал, что не может, и сонно побрел в ванную. Я похвалила его за преданность делу и снова нырнула под одеяло. Прежде чем уйти в студию, Ричард зашел ко мне, принес чашку чая в моей любимой кружке, поцеловал в лоб и сказал: «Я тебя люблю». Потом ушел.

Я встала через два часа, и начался обычный день. Я отправилась в рекламную фирму, где подрабатывала уже две недели, позвонила в десять часов Бездарной Юнис узнать, не приглашают ли меня на пробы на главную роль в римейке «Касабланки» или, на худой конец, в рекламе кукурузных хлопьев. Нет, таких приглашений не было…

Я пообедала с одной коллегой-приятельницей. Она рассказала, что собирается замуж, а я рассказала о Мэри – до ее свадьбы оставалась всего неделя. Мы поболтали о девичниках, я дала телефон стриптизера, которого заказала для Мэри. Он должен был одеться в костюм пожарного. Точнее, раздеться. Вернулась на работу, подсчитала, какова моя поминутная оплата из расчета оклада, зашла в туалет, потом почитала украдкой журнал под столом, вместо того чтобы обзванивать клиентов. И отправилась домой.

В тот день не произошло ничего, что подготовило бы меня к вечернему событию. Хотя, если бы я верила в приметы, я обратила бы внимание на один знак. Тогда, конечно, я не догадывалась, что это было предзнаменование.

Когда я свернула на улицу, где находилась квартирка Ричарда, в которой мы жили, то услышала жалобный крик черного дрозда. Подойдя к дому, я увидела его. Подбитый дрозд лежал под вишневым деревом, на той же стороне дома, куда выходили окна нашей спальни. На него стрелой летела сойка. Не успела я понять, что происходит, как большая птица одним рывком оторвала дрозду голову.

Прежде чем я успела подойти, сойка улетела. От жалости к убитой птичке у меня перехватило дыхание – Ричард однажды сравнил меня с дроздом, он сказал, что я такая же ясноглазая и живая. Но даже это страшное зрелище не насторожило меня. Придя домой, я, как всегда, сделала себе бутерброд и села перед телевизором ждать Ричарда, как будто это была самая обычная пятница. Надо будет рассказать ему, решила я: черный дрозд, убитый сойкой. Какая ужасная смерть для нежного создания. Разве знала я, что на следующее утро пройду мимо тела бедной птички с чемоданами в руках, с чувством, будто это мне оторвали голову?