Книга Две дамы и король - Ольга Играева

— Что-то плохо себя чувствую.

— Чего так? — поинтересовался Булыгин.

— Голова кружится, слабость… Миш, может, мне отдохнуть? У тебя все дела да дела. Даже и не замечаешь… А я так измоталась, еле хожу…

— Где же ты так измоталась? По магазинам? — криво усмехнулся Булыгин и продолжил:

— Ладно, говори толком…

— Миш, я на Кипр хочу. Я не могу, я чувствую, что без моря больше не выдержу. Посмотри на меня, посмотри на лицо, — Элеонора пододвинула к мужу крепкощекую, уже с утра накрашенную мордаху, — это ужас, как я выгляжу, перед людьми стыдно. А еще жена Булыгина! Что они про нас подумают!

— А Турция в апреле? — напомнил Булыгин для порядка. На самом деле он был совсем не против, чтобы жена уехала на какое-то время. Более того, ему пришло в голову, что эта ее отлучка может прийтись очень кстати…

— Когда это было? — ощетинилась Элеонора. — Сто лет назад!

Голос ее упал на тон ниже, а сила звука достигла уже пограничных величин. Еще немного — и она начнет базарную перепалку. Переходы от сюсюканья к трамвайному хамству у нее до сих пор были плохо отработаны — чересчур резкие. Сейчас начнется привычное — «тебе бы только по курортам таскаться, хоть бы раз поинтересовалась, как я деньги на них зарабатываю!», «вечно меня попрекаешь, уже отдохнуть нельзя, другой бы радовался, что жена хорошо выглядит — загорелая, веселая, нарядная!..», «да уж, что касается нарядов, это ты права! В таких нарядах на площадь Тяньаньмынь выйти не стыдно!», «что ты понимаешь в современной женской моде! Хочешь, чтобы я в какой-нибудь „Большевичке“ одевалась?».

Но Булыгин решил не начинать дискуссию:

— Ладно. Езжай на Кипр.

Элеонора взвизгнула и кинулась ему на шею. Булыгину стоило труда отодрать ее от себя — он опасался, что она замажет ему обильной своей косметикой всю рубашку.

— Ой, мне надо купить новый купальник, парео, шляпу!.. — щебетала Элеонора, решив ковать железо пока горячо.

Между прочим, Булыгин ее не баловал и денег на руки почти не давал, не расспросив основательно — зачем, на что, и не уточнив, сколько стоит то, на что она положила глаз. Как, спрашивается, она ухитрялась при этом припрятывать от него доллары? Секрет фирмы.

— Ладно, ладно, позвони мне на работу, когда соберешься за покупками, — благодушествовал Булыгин. — Отвали! Мне надо спешить.

Элеонора поскакала в холл к двери, чтобы проводить любимого на работу прощальным поцелуем.

Подол розового пеньюра развевался перед носом Булыгина.

Когда Губин наконец добрался до своего кабинета, мыслями он уже перенесся целиком в дела. Секретарша Мила, войдя к нему, доложила о намеченных на сегодня встречах, звонках и мероприятиях. Но кое о чем Губин помнил и сам — утром из типографии должны были привезти первую партию нового романа Фаулза. Он ждал роман из печати с нетерпением.

И первым делом спросил у Милы:

— В типографию посылали?

Услышав, что да, посылали, шутливо на нее обрушился:

— Так что же ты молчишь? Быстрее неси! — А сам по селектору позвонил Подомацкину:

— Эдик, зайди ко мне на минуту!

Мила удалилась, через несколько секунд принесла стопку экземпляров Фаулза и положила Губину на стол. Когда в кабинет вошел Эдик Подомацкин, Губин с видимым удовольствием вертел книгу, проверяя, все ли сделано, как договаривались. Этим изданием Губин гордился. Что касается Фаулза, то тут Губин был молодец, вне всяких сомнений, — права купили быстро, пока конкуренты не опомнились, переводчика взяли самого классного, дорогого. Губин презирал нынешнюю манеру книгоиздателей отдавать переводить роман зарубежного автора сразу десятку переводчиков — каждому по главе. Бригада работала одновременно и в самые сжатые сроки — как правило, через пару недель переведенный роман уже лежал на столе у заказчика.

Большая часть этих «переводчиков» были родственники, дружбаны или любовницы шефа издательства, едва владеющие языком, переводящие оригинальный авторский текст со словарем Миллера. Он насмотрелся этих корявых скороспелых переводов, в которых имя главного героя менялось от главы к главе — просто потому, что каждый из горе-переводчиков транскрибировал его по-своему, а на квалифицированного редактора пожалели денег. Тексты пестрели резавшими слух и глаз англицизмами вроде:

«Когда ты наконец сделаешь хоть немного денег?» Не говоря уже о ежестрочных корректорских ошибках, небрежностях в синтаксисе и прочем.

— Посмотри-ка! — обратился он к Подомацкину, показывая глянцевую обложку Фаулза.

— Здорово, Сереженька, здорово! Просто великолепно! — разахался Подомацкин.

И он точно так же, как несколько минут назад Губин, стал вертеть пахнувшую типографской краской книгу — поглаживал по суперобложке, изучал аннотацию и фотографию автора, любовался качеством бумаги и печатью. Нельзя сказать, что Губин и Подомацкин во всем ладили, но что касается книг… Губин знал, что среди высших руководителей холдинга только Подомацкин может разделить его восторг в отношении и творчества Фаулза, и, собственно, издания его нового романа.

— Художник постарался! Какой макет! За такую работу не стыдно! Совсем не стыдно! — улыбаясь, искренне говорил Подомацкин приятные слова, как будто сам не готовил это издание к печати и не утверждал макет, иллюстрации и набор. Но Подомацкину нравилось повосторгаться книгой в унисон с кем-нибудь. Излагать свои мысли тому, кто их полностью разделяет, наперебой сообщать друг другу то, что обоим известно, возвращать в процессе восторгов собеседнику его же слова — в этом есть какое-то необъяснимое удовольствие. Для Подомацкина все это составляло особую прелесть, поскольку он принадлежал к тому типу людей, которые любят устраивать себе только приятные события. Они в упор стараются не видеть событий неприятных, потому что те требуют каких-то решений и действий, чреватых конфликтами с окружающими и нарушением комфорта.

— Натерпелись-то, натерпелись-то сколько! — вспоминал Подомацкин.

С покупкой прав все шло сначала не очень гладко — просочились сведения, что за тем же романом охотятся конкуренты из Питера. Пришлось потратить много усилий, чтобы убедить агента, что с конкурентами связываться не стоит. В числе «усилий» был не один поход в ресторан за счет фирмы. «Пришлось даже запустить окольными путями небольшую дезу, компрометирующую питерцев», — подумал Губин.

О «дезе» Подомацкин не знал. Потом намучились с переводчиком — тот, которого хотели они, долго отказывался, мурыжил, отговаривался занятостью и сперва даже не реагировал на повышение гонорара.

Пришлось пробовать другого переводчика — не понравился. Все-таки уломали первого, повысив гонорар до предела, — и не пожалели. А дальше маета с художником… Этот постоянно срывал сроки.

— Что скажешь? — пригласил Губин присоединиться к восторгам вошедшего в кабинет Диму Сурнова, главного редактора «НЛВ». Но тот хмуро глянул на книжку и, не сказав ни слова, плюхнулся в кресло.