Книга Точка возврата - Мария Ильина

Она начала постоянно мерзнуть, не могла есть, сильно похудела, но вместо того, чтобы заняться собой, перелопачивала груды книг о жизни насекомых, прилежно изображала этих мерзких чудищ, но до Алекса ей было далеко. Мама ругалась, плакала. Увещевала, молилась, уговорила сходить к знахарке, чтобы снять порчу. Девчонка все надеялась, что сможет его переделать или, на худой конец, приручить. Надо же, укротительница пауков! Тайком, по памяти, воссоздавала его картины, по-своему прорабатывая тему. Эти тараканы и сейчас глядят со стен. Алекс не становился ближе, напротив, все глубже уходил в себя, а она нервничала, дергалась. Даже подруга Наташка, помешанная на любви и романтике, советовала поскорее порвать с сукиным сыном. Ладе оставалось лишь отшучиваться: «Чемодан без ручки, нести тяжело, а бросить жалко!» Разве можно бросить одинокого заброшенного человека без помощи и поддержки?! Поглощенный искусством, он не сумеет жить самостоятельно! Почему только она не задумывалась, как он дожил до тридцати девяти лет? Так не могло тянуться вечно, развязка неотвратимо приближалась.

В один злополучный день Лада особенно долго простояла под дверью его мастерской, слышала, чуяла, что Алекс дома, барабанила кулаком по хлипкой двери в облупившейся коричневой краске (звонка не было, чтобы не отвлекал). Старая пыльная проводка паутиной нависла над головой, как на картинах Алекса. Окурки, плевки, грязь под ногами — мерзко, отвратительно! Дверь скрипнула, трусливо приоткрылась, высунулась засаленная голова с двумя крысиными хвостиками. Непонятная застывшая гримаса, губы шевелятся, будто бормочут заговор.

Лада вся в слезах ворвалась в прихожую, оттолкнула его и кинулась в единственную комнату.

— Что ты там прячешь? Может, у тебя другая? Ты будешь со мной считаться?!

«Конечно, нет!» — сама же и ответила. На потрескавшемся темно-сером потолке покачивалась унылая тусклая груша — «лампочка Ильича». Серый дневной свет почти не пробивался сквозь годами не мытые окна. Вроде все, как обычно… Она шагнула вперед. Алекс преградил дорогу и забормотал что-то странное:

— Это они тебя прислали, признавайся! Недаром «жигули» зеленые под окном пять дней стоят, лучи ледяные направляют, заморозить пытаются! Не выйдет!

Он весь трясся, отступал на негнущихся, словно деревянных, ногах, лицо — как маска. Вздрогнул, обернулся, будто на оклик, и задел мольберт. Ей открылся «шедевр», над которым он трудился последний год и никому не показывал. Замерла в изумлении — такой слабой работы никак не ожидала. Не смея верить глазам, пролепетала, как дура:

— Это твоя?

Хотя какие уж тут сомнения, его почерк! Протянула руку, чтобы поднять картину.

— Не смей! — Алекс метнулся, схватил ее за локоть. Засучил рукав и стал что-то высматривать, щурясь в темноте.

— К свету! К свету! — потащил к окну, со звоном распахнул ставни. Промозглый, сырой ветер полез под свитер. Лада вдохнула запах талого снега, дрожа от холода и страха. Алекс с видом инквизитора вглядывался в ее плечо. Наглое мартовское солнце вдруг рванулось из-за туч и резануло по глазам, он отпрянул.

— Так я и знал! Тот же изгиб! Ты и есть та ведьма! Меня не проведешь! Сгинь! — в ужасе оттолкнул ее и начал мелко креститься.

Лада стояла в полном замешательстве. Что с ним? Крыша поехала или играет? Сквозь стук зубов протолкнула слова:

— Пожалуйста, успокойся!

Сделала крохотный шажок к нему, но этого оказалось достаточно. Он вскочил на подоконник с криком:

— Не смей!

Их разделяли каких-то полтора метра, в страхе за него бросилась, чтобы удержать, споткнулась о картину, упала. Когда встала, его больше не было…

«Я виновата! Это он из-за меня прыгнул! Вдруг погиб?!» Ни плакать, ни кричать не было сил, навалилась серая, обморочная тяжесть. Кадр застыл на несколько долгих секунд. Вниз взглянуть не решалась, воображение рисовало картины одна ужаснее другой, все-таки третий этаж, высоко. С лежащего на полу холста человеческими глазами косился паук.

«Надо действовать, вызвать скорую! — уговаривала себя, как ребенка. — Посмотри, что с ним! Ну же, трусиха!» Лада судорожно вцепилась в ободранный, шершавый подоконник, медленно наклонилась, преодолевая головокружение, глянула и ничего не могла понять. Круглая клумба в черной расклякшей грязи, островки серого колючего снега. Щуплая, карикатурная, вымазанная в грязи фигурка, цепляясь за низенькую оградку, пыталась встать.

— Жив! Жив!

Не отрывая от него глаз, по мобильному набрала 03.

Медленно, шатаясь, как старуха, Лада спустилась по лестнице, встала рядом с ним и не решалась заговорить. Твердила себе, как заклинание: «Я его люблю!» Но верилось с трудом, что-то главное перегорело, прошло.

То ли скорая приехала мгновенно, то ли она потеряла счет времени. Белые халаты, синие чемоданчики, запах лекарств… Беглый осмотр, затем обследование в «травме». Ничего, кроме ушибов и синяков. Но впереди — психушка.

— Ну и ну! — возмущалась Лада. — А как же права человека?! А они ей:

— Опасен для себя и окружающих!

Это же надо так сказать! Буквоеды, бюрократы! Повернулась к Алексу за поддержкой и осеклась. Он, замерев в странной позе, разговаривал сам с собой…

И Лада сдалась. Пусть увозят.

Навалилась страшная усталость. Спать, спать! С трудом добралась до дома…

Встреча с лечащим врачом на следующий день с двух до четырех. Лада долго плелась вдоль высокой серой стены. На душе было тревожно, муторно, будто предстоит черту переступить, а за ней — разлука и что-то еще запредельно страшное. Шла, словно в тюрьму. Ну и козел этот Алекс! Столько лет водил за нос, а оказывается, и не злодей вовсе, просто псих. Охрана придирчиво проверила документы. И, наконец, пропустила.

Добро пожаловать в дурдом! Огромная, ухоженная территория, чистые, несмотря на весеннюю слякоть, дорожки, ведущие к нежно-розовым зданиям корпусов. По бокам круглые, почти как на Арбате, фонари. Навстречу группа в одинаковой одежде, с лопатами и метлами, прямо семь гномов-рудокопов. Сказочное, игрушечное благообразие настораживало.

Люди приближались. Лада вгляделась и вздрогнула: одинаковые, мертвые лица.

Так и есть, залечили! Неужели и Алекса это ждет?! Здесь всех причешут под одну гребенку, убьют неповторимость, талант. Спасти! Ее переполняла воинственность, спина выпрямилась, голова поднялась, ветер трепал волосы, как флаг. Не отдам Алекса, ни за что! Надо сначала объясниться с врачом, если не получится, пойти к начальству. Да хоть к Господу Богу! А если и ее схватят и заодно запрут здесь? Лада глотнула подступивший к горлу ком и вошла в светло-зеленый коридор, словно в клетку к дракону. Все та же неживая чистота, ряд горшков с пластмассовой зеленью вдоль стен, как колючая проволока.

Остановилась перед табличкой: «Лугов Валерий Юрьевич, врач-психиатр».

Разглядывала длинненькие листочки бутафорской пальмы. Ни пылинки! Чувствовала себя маленькой, слабой и одинокой в этом дистиллированном помещении. Коснулась ручки влажными пальцами, пытаясь настроиться на разговор. Представила себе старика с остренькой седой бородкой, в круглых очках и с бегающим взглядом.