Книга Змеи и лестницы - Виктория Платова

– Я такая страшная? – Данил беззвучно заплакал. – Отвратительное, кошмарное чмо? Краше в гроб кладут?

– Ты красивая, очень красивая. Но, черт… У нас разный набор ферромонов. Не совпали, такое случается…

– Это у тебя разный. А с моим как раз все в порядке, – Данил попытался вырваться из его объятий, но, встретив отчаянное сопротивление, затих.

– Пусть так. С тобой все в порядке, а я – жертва генетической аномалии. Пусть так.

– Даже бутылка водки не спасет?

– Мы с тобой уже столько выпили, что надеяться на это глупо.

– Глупо, да. Глупо надеяться. Пусти меня.

– Сначала скажи, что не обижаешься и мы по-прежнему лучшие друзья.

– Пусти.

– Нет.

В тот вечер они крепко напились, а на следующее утро Данил исчез. И пропадал около недели, после чего как ни в чем не бывало объявился в его комнатушке, в старой питерской коммуналке на улице Воскова.

– Ты, наверное, решил, что я покончила с собой от неразделенной любви, – вместо приветствия сказал Данил, стоя на пороге.

– Честно? Были такие мысли.

– Не дождешься.

– Вообще-то я волновался. Даже заявление в милицию написал, – соврал Он.

– Я тронута.

– Впредь не заставляй меня переживать по пустякам.

– Постараюсь. Мы ведь друзья.

– Лучшие. Свадьба, как я понимаю, отменилась? Или вы тайно венчались в кафедральном соборе города Псков, а потом проехались по Золотому кольцу?

– Ты же знаешь, я буддистка, так что – никаких соборов, тем более – кафедральных. А женишку пришлось дать отставку.

– Потому что он – мудак и ничтожество?

– Потому что он – прекрасный человек. Зачем обрекать его на страдания? Это было бы негуманно.

Никакого напряжения в голосе Данила не чувствовалось, никакого подвоха. Возможно, неделя понадобилась ему, чтобы понять всю бесперспективность своих притязаний. И согласиться на синицу в руке, если уж небесный журавль с пробитым стрелой рисованным сердечком недостижим. Во всяком случае, с тех самых пор они ни разу не возвращались к тягостному для обоих разговору. А их дружба стала еще нежнее, теперь в ней появилось что-то от братско-сестринской привязанности: они – одни во всем мире и могут надеяться только на себя и друг на друга. Данил не предаст, в лепешку разобьется, а сделает все, что Он ни попросит. Данил всегда выслушает и даст дельный совет, не будет смеяться над его самыми сокровенными мечтами, как он сам никогда не смеялся относительно завиральных Даниловых идей вроде Тимбукту. Вместе они пережили не самые сытые студенческие времена, вместе пробовались в десяток репертуарных питерских театров. Данил, в конечном итоге, осел в ТЮЗе, на второстепенных ролях тинэйджеров с трудной судьбой, а его приняли в штат театра им. Комиссаржевской и тоже – на второстепенные роли. Их недавняя идея организовать собственную антрепризу накрылась медным тазом еще на стадии читки камерной пьесы на троих: приглашенный третий актер вошел в алкоголический штопор и на читку не явился. А играть пьесу на двоих категорически отказался уже Данил: такие пьесы сплошь и рядом – о страсти или ненависти, а этого Данилу хотелось бы избежать. И в жизни, и на сцене.

Не такими уж хорошими актерами оба они оказались.

Зато официантами – отменными.

Их все чаще приглашали обслуживать корпоративы и дни рождения известных в городе персон. И не только в городе: как-то раз они попали на вечеринку одного из тех, кто давно и прочно обосновался на нефтяной трубе. Он даже не подозревал, что магнат, чье имя на слуху у всей страны, имеет шикарное загородное поместье под Сестрорецком.

– Упыри, – шепнул ему Данил, когда они исподтишка разглядывали гостей магната. – Сжечь бы напалмом всю эту нечисть – воздух стал бы чище.

– Не завидуй, – ответил он Данилу также шепотом. – И вообще: классовая ненависть нынче не в моде.

– Ну, да. В моде вот такие свиные рыла. Ну, да.

А ведь Данил был недалек от истины. Свиные рыла, козьи морды. Его и самого с души воротило от этих рыл: вот популярный депутат с лицом растлителя малолетних, не так давно объявивший крестовый поход в защиту морали и нравственности. Налегает на копченую оленину и подобострастно подхихикивает магнату. Вот – владелица одной из самых крупных концертных площадок города. Щелчка ее сухих, унизанных бриллиантами старческих пальцев достаточно, чтобы кому-то из артистов перекрыть кислород, а кому-то дать зеленый свет на всю оставшуюся жизнь. Вот крыло, представляющее городское Заксобрание – никчемные, стертые людишки. Вот известный своей пошлостью сладкоголосый тенор, сегодня он исполняет роль конферансье. Его конферанс так же пошл, как и он сам, а шуткам тенора все присутствующие смеются не раньше, чем засмеется магнат.

Магнат, как правило, не смеется.

Справедливости ради, он – единственный! – кажется здесь приличным человеком. Седой, аккуратно постриженный, с проницательным взглядом и открытым, не лишенным приятности лицом. Каждая морщина на лице магната – дополнительное очко в корзину положительной кармы. В отличие от них с Данилом, магнат никогда не отирался на второстепенных ролях, зубами вырывая главные. Он – где-то там, на самом верху пищевой цепочки. А самые нижние, самые неприметные звенья этой цепочки – два полудурка-официанта. Неудачники, в свободное время подвизающиеся в театральной массовке.

– Никогда, никогда больше не буду обслуживать этих упырей, – клятвенно пообещал Данил после вечеринки. – И их проклятых денег не нужно.

– Можно подумать, тебе заплатили миллион, а не вшивых три тысячи. С чего бы такие ломки?

– Мир устроен несправедливо, и множить несправедливость я не хочу.

– Чего же ты хочешь? Стать магнатом?

– Хочу в Тимбукту.

– Свежая мысль. Кстати, если деньги упырей жгут тебе руки, можешь отдать их мне.

– Обойдешься.

В этом весь Данил – повозмущается-повозмущается, а деньги все равно возьмет. И, как миленький, побежит разносить тарелки на очередном упырином шабаше. Остается только ждать приглашения на него, ведь та вечеринка у магната была последней по времени. Она случилась ровно неделю назад, а еще через три дня ему позвонили. С предложением, от которого Он не смог отказаться: сыграть роль неведомого ему Вернера Лоденбаха.

Со звонившим (представившемся Гарри Арнольдовичем) они встретились тем же вечером. Коротко обрисовав ситуацию, получив согласие и передав задаток в десять тысяч, Гарри Арнольдович договорился о новой встрече-инструктаже. И – как будто растаял в воздухе, исчез.

А Он все никак не мог вспомнить, где видел этого хлыща Гарри. А ведь точно видел, ему откуда-то были известны и тихий, хорошо поставленный вкрадчивый голос, и такие же вкрадчивые манеры. И пышная залаченная шевелюра эстрадного конферансье. И дорогой перстень на мизинце, и совиные глаза.