Книга Хуш. Роман одной недели - Ильдар Абузяров

8

И тут вдруг я услышал объявление из мегафона, так похожее на равнодушное объявление на вокзале. Мол, пассажир Петров Петроним Петрович, вас просят подойти к кассе номер восемь. Или: вас ожидают у кассы номер восемь. На вокзале я бы не обратил на это объявление никакого внимания. Но тут мне пришлось прислушаться, потому что теперь все объявления касались меня лично.

– Внимание, внимание, на крыше вагона пассажирского поезда номер восемь человек! – монотонно гудел громкоговоритель. – Дежурная бригада! На крыше состава находится человек!

Теперь сомнений, что объявление звучало про мою честь, не осталось. Видимо, меня заметили с верхотуры пограничной вышки. А тут еще раздался лай собак, может, деревенских или даже бездомных, а может, псин, побирающихся у смотрового домика обходчиков или вагончика дорожных рабочих. Но у страха, как известно, глаза велики: а вдруг это овчарки пограничников? Я мигом соскочил-спрыгнул с вагона, как когда-то прыгал с гаража и забора соседского сада. А потом юркнул под цистерну грузового состава, словно закатился под плинтус. Бежал я, петляя, то и дело ныряя между колесами грузовых вагонов и цистерн, пока лай собак не стих, не успокоился в моем сердце.

По уши свалившись в овраг у опушки леса, я видел, как ушел мой поезд. А потом была ночь в глухом лесу. Бессонная, холодная. Солнце уже заходило, и не было никакого шанса вернуться в город. А на станцию я идти боялся. Сколько раз я представлял себе, как проведу один ночь в лесу. Но на деле все оказалось труднее. Может быть, от чувства невыполненной задачи. Поражение давило на меня, и, греясь у костра, я хотел только одного – очутиться рядом с мамой, в теплой постели своего дома.

9

Утром, выйдя на дорогу вдалеке от станции, я на попутках вернулся в Петрозаводск. Теперь уже безо всякого настроения. Из Петрозаводска я помню только девушек с длинными волосами и голубыми, кристально чистыми глазами, а еще длинные и прямые, как волосы девушек, проспекты и улицы. Один из проспектов прямиком вел к осанистому зданию ФСБ. И еще помню блестящую гладь Онежского озера. Такую же нежную и чисто-голубую, как глаза фээсбэшника на дежурстве…

Пристроившись к экскурсии, я узнал, что Петрозаводск основал Петр I. Тогда-то я впервые и подумал, если этот город – заводской район Питера, то какой же сам Питер?

У себя на Волге я жил в заводском районе химиков. В бараках между цементным и химмашем. Гулять мы всегда выбирались в живописную центральную часть города. Тогда-то, видимо, и зафиксировалось в моем сознании, что центр города должен быть гораздо шикарнее окраин. И вот сейчас я думал: раз Петрозаводск – это пригород Питера и раз он такой чистый и красивый рабочий район, то какой же должен быть сам центр Питера? К тому же у меня был план номер два.

Если лесом не вышло, то можно пробиваться в Финляндию морем. Я хотел, прикинувшись туристом, проникнуть на паром, соединяющий Питер и Хельсинки.

По плану два я и начал действовать. Изображая из себя туриста, я попал в этот город, который открывает море возможностей. В город «Подростка», в город «Преступления и наказания». Где собирался либо умереть и сгнить, либо стать великим. Потому что в этом городе-музее третьего не дано.

Но вначале, чтобы не сгнить сразу на улице от здешнего климата и нескончаемого дождя, я ночевал в подвалах и на чердаках старых коммуналок – третьего не дано. Сколько раз мне предстояло сталкиваться с этими крышами и подвалами! И вечно этот сырой климат и промозглое низкое небо!

10

А вот, наконец, и великий Хатим. Пришел-таки. Идет, улыбается издалека, сверкая своими серебристыми эстетскими очками с тонким стеклом и начищенными до блеска безупречно черными английскими ботинками. В своем благородно-сером костюмчике, с галстуком, в короткой вельветовой теплой куртке и с толстым, разбухшим кожаным портфелем. Что сказать – большой человек! Юридический консультант государственной корпорации, занимающейся торговлей оружием. Студент последнего курса универа. Будущий юрист-международник. Хатим из весьма состоятельной семьи. Его отец – какой-то высокопоставленный чиновник. К тому же Хатим – старший в нашей террористической группе.

– Здравствуй! – протягивает Хатим руку, улыбаясь своей обезоруживающей улыбкой.

– Привет, – здороваюсь я.

– Как у тебя дела? Что нового? – спрашивает Хатим, по-прежнему улыбаясь. Хотя я знаю, его больше всего сейчас интересует другое. Принес я или нет? Но точность расчета – вежливость королей.

– Нормально. – Бросаю в урну сигарету и, не выдерживая резины этикета, говорю: – Я тебе принес то, что нужно.

– Отлично, – еще шире улыбается Хатим, и мы идем с ним по проспекту в парк.

Я ждал Хатима, чтобы передать информацию о месте проживания директора гостиницы, в которой будет проходить конгресс и план самой квартиры. За его хоромами мы собирались установить наблюдение и хотели в нее проникнуть, если получится, чтобы залезть в его домашний компьютер, где, как мы выяснили, он хранит много полезной информации о саммите и конгрессе.

А еще я должен был согласовать наши дальнейшие действия. Дисциплина прежде всего.

– Отлично, – говорит Хатим, выслушав мой подробный отчет.

– Теперь нужно установить наблюдение и устроить проникновение, желательно без взлома, – продолжаю я. – Коды, всего скорее, поменяют перед самым заветным днем.

– Да, нам нужны новые коды и шифры, – говорит Хатим. – Придется тебе это взять на себя, Ирек. Больше это организовать некому. Ты же знаешь, ребята занимаются подготовкой оружия.

«Ясное дело, что нужны, – думаю я, – нужны не меньше, чем бомбы».

– Тебе придется следить за этим домом. Хотя не знаю, будет ли хоть какой толк. Возьми в помощники более-менее свободных толковых ребят.

– Наблюдение уже установлено с сегодняшнего дня, – говорю я. – Сегодня на дежурстве Баталь и Дженг.

– Отлично. Тогда дальше действуйте по обстоятельствам…

Глава 2

АЛИ

1

Каждому в жизни хоть раз попадается такой аэровокзал из стекла и серого бетона, как пустой перевернутый стакан, про подобные которому люди говорят: не будет ничего удивительного, если он в конце этой истории разлетится вдребезги. Рассыплется от пинка зазевавшегося прохожего на мелкие осколки или будет разбит о стену.

Стакан аэровокзала – рядом с блестящими, словно килька, взлетно-посадочными полосами, над которыми хищными чайками кружились белые лайнеры, то стремительно снижаясь к сверкающей глади, то снова взлетая ввысь. А вокруг клочьями вчерашних газет разбросаны заснеженные поля и дома.

Стакан прижат к земле, к ее гулам и тревогам. Слышно, как дребезжит стекло от пролетающих лайнеров. Что сейчас, интересно, чувствуют пассажиры и встречающие, которые находятся у самого днища стакана – там, в зале ожидания, на втором этаже?

– Рейс номер восемь задерживается…