Книга Унижение России. Брест, Версаль, Мюнхен - Анатолий Уткин

Вожди в Смольном желали видеть всеобщее — а не лишь на русском фронте — перемирие. Немцы настаивали на том, что перемирие не должно длиться более 28 дней; в течение этого времени Гофман обещал не продвигать войска вперед. На всех фронтах Германия перемирия установить не может, так как западные державы отказываются участвовать в переговорах[12]. Генерал Гофман предложил прекратить боевые действия на время переговоров, а Иоффе предложил шестимесячное перемирие и эвакуацию захваченных на Балтике островов. «Собравшиеся 20 декабря в Брест-Литовске неуклюжие апостолы новой веры и элегантные защитники старого порядка приготовились к прямому столкновению большевизма с Западом»[13]. Штаб генерала Гофмана издавал для пленных газету «Русский вестник», которая на первых порах отзывалась о большевиках с трогательной симпатией. «Что за странные создания эти большевики, — пишет в дневнике министр Чернин после первого совместного ужина. — Они говорят о свободе и примирении народов всего мира, о мире и единстве, и вместе с тем это самые жестокие тираны в истории. Они просто уничтожают буржуазию, и их аргументами являются пулеметы и виселицы»[14]. Возглавляемую Иоффе делегацию фельдмаршал Леопольд Баварский принимал как своих «гостей». Банкет 20 декабря описывает английский историк Уилер-Беннет: «Картина была богата контрастами. Во главе стола располагалась бородатая несгибаемая фигура принца Баварского, по правую от него сторону сидел Иоффе, еврей, недавно выпущенный из сибирской тюрьмы. За ним сидел граф Чернин, грансеньор и дипломат старой школы, рыцарь Золотого Руна, воспитанный в традициях Кауница и Меттерниха, которому Иоффе, человек с маленькими глазами и мягким голосом, поведал: «Я надеюсь, мы сумеем поднять революцию в вашей стране тоже»[15]. Этим вечером Чернин лаконично записал в своем дневнике: «Едва ли нам понадобится помощь от доброго Иоффе для осуществления революции среди нас. Народ сам сделает все нужное, если Антанта будет настаивать на своих условиях»[16].

Гофман пишет о лояльности большевиков западным союзникам: «Русские придавали большое значение привязке к Восточному фронту германских войск, размещенных здесь, и предотвращению их транспортировки на Запад… Еще перед началом Брест-Литовских переговоров нами был получен приказ о переводе на Запад основной части нашей восточной армии. Поэтому мне не составило труда согласиться с условием русских»[17]. Это положение было включено в соглашение о перемирии от 25 декабря 1917 г.: «Договаривающиеся стороны обещают не предпринимать переводы войск до 14 января 1918 г. на фронте между Черным морем и Балтийским морем, если такие переводы не были уже начаты к моменту подписания перемирия»[18].

ПЕРЕГОВОРЫ

Кюльман начал 22 декабря 1917 г. трехдневные переговоры сладкими речами: «Наши переговоры начинаются в преддверии праздника, который на протяжении многих столетий обещал мир на земле и благоволение в человецех»[19]. Перед Германией распростерлась жертва, и немцы были близки к цели, которой они три года добивались огнем и мечом, газами и огнеметами. Переговоры представляли собой необычное зрелище. Вспоминает один из членов русской делегации: «Собранные вместе поспешно, составленные из элементов, ни в коем случае не единодушных в своих тактических взглядах и — хуже всего — не имеющих возможности прийти к взаимопониманию между собой, не имея опыта в искусстве дипломатического обмана там, где многое значило каждое слово, большевистская делегация выступила против опытного противника, который предусмотрел все свои действия заранее. Не зря перед немцами и союзными с ними дипломатами лежали отпечатанные инструкции, ремарки, меморандумы, в то время как перед нами лежали лишь чистые листы белой бумаги с аккуратной синей оберткой, приготовленные самими же немцами»[20].

На первом же заседании Иоффе выступил с обращением ко всем воюющим державам: прекратить войну и заключить общий мир. Иоффе представил русские условия мирного соглашения[21]. Шесть его пунктов исходили из отрицания аннексий и контрибуций. Он требовал права свободно распространять революционную литературу. После неловкого молчания Гофман запросил русскую делегацию, уполномочена ли она своими союзниками делать такие предложения? Иоффе должен был признать, что от стран Антанты русская делегация таких полномочий не получила. Немцы потребовали от русской делегации держаться в рамках собственных полномочий. Требование русской делегации о беспрепятственном провозе литературы и листовок в Германию Гофман отклонил, но охотно согласился на провоз подобной литературы во Францию и Англию.

Генералу Гофману были даны две главные инструкции: 1) «категорически требовать от России эвакуации Ливонии, Эстонии и Финляндии»; 2) если Запад предложит всеобщие переговоры о мире, соглашаться на них лишь при отсутствии ограничений на подводную войну. Второе условие было обязательным для Гинденбурга, он хотел свободы маневра против Запада на максимально широком фронте. Германские дипломаты присоединились к лозунгу мира без аннексий и контрибуций. Таким образом они хотели расшатать мораль Запада.

Но немцам, сидевшим за столом переговоров в Брест-Литовске, была удивительна убежденность русских в том, что аннексий можно избежать и на Восточном фронте. Гофман вынес впечатление, что в их рядах царит счастливая убежденность в возможности восстановления предвоенных границ, в том, что немецкие войска, восприняв идеи абстрактной справедливости, добровольно отступят к границам 1914 г.

Гофман полагал, что нельзя позволить русским возвратиться в Петроград с иллюзиями относительно готовности Германии повиноваться прекраснодушному порыву. Они могут внушить эти фантазии своему правительству и широким народным массам. Когда же выяснится, что германская позиция истолкована неверно, это вызовет нежелательный психологический шок, который перерастет в решимость сопротивляться немцам. Следует заранее объяснить русским фантастичность их надежд.