Книга Семь солнечных дней - Крис Манби

Увы, безмятежности Акселя скоро пришел конец. Как учитель шахмат, он не принимал участия в шумных утренних командных играх у бассейна, но это была единственная поблажка. От вечернего кабаре Акселю отделаться не удалось.

– Но я же не умею петь! – протестовал он.

– Будешь открывать рот, – отрезала его начальница, менеджер отеля Шери.

И еще ему пришлось встречать гостей в аэропорту по очереди с другими гидами-аниматорами. Это было хуже всего. Поскольку Аксель оказался почти единственным гидом, кто достаточно свободно говорил по-английски и мог справиться с жалобами на пропавший багаж и непременными ругательствами, ему досталась смена во вторник и гости из Гэтвика. Идиоты, которые непременно спрашивали, где он забыл свой берет и связку луковиц. Хуже того, гиды «Эгейского клуба» носили полосатые форменные матроски…

Сибилла, единственная австрийка в «Эгейском клубе», говорила, что, если ей достанется вторничная смена в аэропорту, она немедленно уволится. Как только британцы слышали ее акцент, то сразу же отдавали ей нацистский салют.

В то утро Аксель проводил домой группу из двенадцати британцев. Не такие уж плохие ребята, хотя только в одном соответствовали стереотипу: в первый же день сгорели на солнце и остаток отпуска выглядели, будто их окунули в кипящую воду. Лишь одной гостьи Аксель избегал как огня – почтенной матроны Сони, которая, разумеется, отдыхала одна, каждое утро записывалась на двухчасовой урок шахмат и всегда пыталась задержаться подольше, чтобы поговорить с Акселем о его печальных-печальных глазах.

В вечер перед отъездом Соня уговорила бутылку страшно крепкого красного вина, что подавали за ужином, и предприняла отважное и отчаянное нападение. Когда на темной тропинке, ведущей от пул-бара к туалетам, она жадно прижалась розовым ртом к его губам, Аксель пришел в ужас и разозлился. Разозлился на самого себя. Если только такие женщины считают его привлекательным, подумал он, отдирая от груди пьяную англичанку, то неудивительно, что Натали посчитала его недостойным своей идеальной любви. Когда Соня прижалась к его лицу напудренными щеками, ему захотелось закричать: «Оставь меня в покое! Ты не Натали. Рядом с моей милой, обожаемой ланью ты похожа на тяговую кобылу».

Конечно же, он этого не сказал. Просто объяснил Соне, что политика компании запрещает связи с клиентами, как бы ему этого не хотелось. Его неопрятный сосед Жиль (последний человек, с которым Акселю хотелось бы делить комнату), теннисный инструктор, чуть не умер от смеха, когда Аксель рассказал ему, что произошло.

– Политика компании! Ха! Ну ты молодец. Надо было все-таки с ней переспать, – добавил Жиль. – Перепихнешься с такой кобылкой и в два счета забудешь свою Натали.

Но Аксель лишь сильнее ощутил боль утраты. Понял, как необъятна пропасть между его божественной возлюбленной во Франции и простыми смертными девушками, которые были бы счастливы быть с ним здесь, в Турции.

– Надо тебе трахнуться, пока все не отсохло, – подытожил Жиль. – Тебе всего-то двадцать три.

Но Аксель ни за что не стал бы трахаться. Он хотел заняться любовью с Натали или вообще больше никогда не заниматься любовью. Никогда. Нельзя осквернять память о ней, переспав с другой женщиной. С такими мыслями и хмурым лицом он и ждал прилетевших из Гэтвика в то утро: сейчас они повалят к туристическим автобусам, словно беженцы с опустошенной войной земли. Только вот туристы бледнее. И одеты хуже…

– Это автобус «Эгейского клуба»? – спросила Кэрри Эн.

– Oui,[3]– ответил Аксель.

– Отлично, – сказала Речел. – Где ты забыл свои луковицы?

4

Когда Кэрри Эн забралась в автобус, который должен был отвезти их из аэропорта в отель, ей показалось, будто она прошла весь путь от Гэтвика до Турции пешком. Не стоит до посадки выпивать разом три бокала шампанского в баре аэропорта, если самолет вылетает в девять утра. От высоты и обезвоживания ее голову пронзило острое похмелье, к тому же пассажир на заднем сиденье решил устроить ей бесплатный массаж поясницы. Этому пассажиру было пять лет. Расстояние между креслами в тесном чартерном самолете было столь небольшим, что каждый раз, когда ребенок двигался, Кэрри Эн получала удар по почкам. Двигался он часто.

Каким-то образом Яслин и Речел удалось проспать весь полет. Девушки немного опоздали на регистрацию, и их посадили отдельно. Кэрри Эн почти не видела Яслин и Речел со своего кресла: ей досталось место между пассажирами, которых она прозвала «Жирдяй Джек и его жена Кремплен». Во время посадки сосед Яслин галантно взял у нее модную легкую сумочку и убрал на верхнюю багажную полку. В конце рейса этот обворожительный джентльмен с седыми волосами помог ее вытащить. Кэрри Эн не так повезло: самолет еще не успел остановиться, когда ее соседка, миссис Жирдяй, сорвалась с места, торопясь вытащить закупленные в дьюти-фри сигареты, и опрокинула очень тяжелый чемоданчик на голову Кэрри Эн.

Это был ее собственный чемоданчик. И ей пришло в голову, что это плохой знак.

– Как долетели? – спросила Речел, когда три подруги воссоединились у самолета. Яслин улыбнулась, потянулась, как котенок, и надела темные очки от Гуччи, чтобы защитить глаза без единой морщинки вокруг от яркого солнца. Кэрри Эн заворчала, пытаясь выпрямиться, хрустнула суставами и сразу же уронила на гравий свои очки – подделку под «Рей-Бэн».

– Парень, что сидел рядом со мной, едет на яхту к брату в Мармарис. – сказала Яслин, показав им визитную карточку. – Он сказал, что мы можем к ним присоединиться.

– Мы? – фыркнула Кэрри Эн.

– Я сказала, что путешествую с лучшими подругами. На яхте полно места.

Брат владельца яхты до сих пор с надеждой смотрел на Яслин.

– Только ты могла получить приглашение на яхту еще до того, как мы приехали в страну! – поразилась Речел.

– Угу, – согласилась Кэрри Эн и в который раз за это утро засомневалась, стоило ли ехать в отпуск всего через неделю после развода, да еще в компании без пяти минут новобрачной и модели, рекламирующей купальники.

В обычной жизни Кэрри Эн и Яслин никогда бы не подружились. Кэрри Эн работала старшим менеджером в «Офисных ангелах» вместе с Речел, которая тогда впервые получила работу в агентстве, предоставляющем временный персонал, в качестве выпусницы-практикантки. Речел часто рассказывала о Яслин, подружке со школьных времен, и Кэрри Эн возненавидела само ее имя. Лицо Яслин красовалось в тысячах женских журналов и неразрывно ассоциировалось с суперустойчивым лаком для волос. Даже ее имя излучало красивость (и выпендреж). Кэрри Эн изо всех сил старалась избегать знакомства с моделью, уверенная, что симпатичное личико скрывает безобразный характер. Так было до двадцатитрехлетия Речел. День рождения она справляла в караоке-баре. И хотела, чтобы там были Кэрри Эн и Яслин.

Целую неделю Кэрри Эн ломала голову, что ей надеть на вечеринку. Она представляла, как Яслин появляется на лимузине, с головы до пят одетая от Гуччи, и как она насмехается над простым платьем Кэрри Эн из «Оазиса». На самом же деле Кэрри Эн вошла в бар в ту самую минуту, когда Яслин пролила красное вино на свою белую футболку из «Гэп». Выпив еще два бокала, Яслин призналась, что ее только что бросил бойфренд, биржевой брокер, что ее агент приказал ей похудеть на семь фунтов, а экзотическое имя – всего лишь сочетание имени Ясмин (так ее хотел назвать папа) и Линн (так хотела назвать бабушка, которая считала, что Ясмин слишком неанглийское имя).