Книга Кошка души моей - Полина Поплавская

– К сожалению, не тебя, Патти. Еду к старому Эрхаммеру, хочу пробить у него большую программу о шестьдесят седьмом.

– О шестьдесят седьмом?

– Ну, малышка, сколько тебе было в то Лето Любви? Пятнадцать? А мне двадцать шесть. – Этот год был сокровищем для многих из нас, а «Битлз» – еще не кумирами, но вождями… – Словом, то было время, когда ты еще бегала в школу, а вашим островам пришла пора перестать смотреть друг на друга и повернуться лицом к океану… Я задумал мощную программу, привлечем Перри, Наттала… И «Сержанта Пеппера»[2]– в качестве трамплина.

– Зачем же тебе я?

– Ты представитель подающего надежды нового поколения, к тому же с островов. Плюс в тебе пропасть обаяния. А там увидим.

В представительском «крайслере» Стива места было более чем достаточно, и Пат завалилась на заднее сиденье, ощущая себя счастливой маленькой девочкой: впереди безумно интересная работа, известие о ребенке Мэта не разозлило, скорее наоборот, самочувствие у нее отличное – дай Бог так будет до последнего дня.

Она вспомнила семейную легенду о том, что Селия, ее мать, еще утром прыгала по лестнице через две ступеньки, а к вечеру за каких-то три часа родила крепышку-дочку. Но у нее будет сын…

– Кстати, ты, высоколобая представительница английской культуры, расскажи-ка мне, какой тебе виделась Америка оттуда? Так, навскидку, сымпровизируй.

Пат немного замялась, ибо в глубине души еще продолжала считать Стива Шерфорда, главного продюсера программ канала, обожаемым, но весьма строгим учителем. Он всегда, порой откровенно, порой исподволь, словно экзаменовал ее. С Мэтом, который, будучи шестью годами младше Стива, никогда не разговаривал с ней о вещах книжных, ей было проще… Впрочем, Мэт только позволял любить себя, а Стив над ней работал.

– Ты же, наверное, слышал про наши закрытые заведения – не очень-то много информации… Но если только свои ощущения… Я помню, как в шестьдесят пятом отец впервые слетал в Филадельфию – это было событие, ведь раньше такое могли себе позволить только очень богатые люди. Именно после этого мне стало казаться, что различия между вами и нами становятся все меньше. Появились слова «фаст-фуд» и «муви», и вообще… нечто человеческое. А то был один Голливуд – этакие богатые, сексапильные, все в кремовом, сливочном… Эти гленмиллеровские очочки, «Лаки Страйк», джи-ай, выигравшие войну. В колледже нас держали под стеклянным колпаком, но даже там, засыпая, шептали имена Гэя Митчела, Чака Берри, Бади Холли… ну, кто еще? Дорис Дэй… Кочраан… Я не говорю о кино: мыльные оперы да фильмы ужасов. Правда, были Брандо и Дин… Знаешь, перед такой культурой можно было и скрючиться…

– Но храброму можно было и преуспеть. К тому же у нас тогда уже был весьма сильный посыл найти что-нибудь вне себя и этой своей культуры, поэтому так приняли «Битлз». Они попали в самую точку наших потребностей после смерти Кеннеди… Впрочем, это другое. Но ты молодец, смотришь в корень. Пожалуй, запрягу и тебя тоже. На тебе будут этакие поэтические связки. Работы на год, не меньше.

– Но, Стиви, ты же знаешь мое отношение к этой теме. Потом пошло слишком много негатива, и… и поэтому я занимаюсь кантри. – Пат замолчала, сомневаясь, сообщать ли Стиву о том, что через полгода она вообще не сможет работать по крайней мере несколько месяцев. Она мельком глянула в окно и, к своему удивлению увидела, не забитую машинами уилмингтонскую трассу, а низкие изрезанные берега Делаварского залива. – Какого черта, Стиви? Или Эрхаммер сменил виллу?

– Мне просто хотелось поболтать с тобой подольше, и я выбрал кружной путь. Выйдем, здесь замечательный вид.

Над заливом низко висели свинцовые тучи и тоскливо кричали чайки. Была настоящая осень.

– Что Мэтью?

Вопрос прозвучал настолько веско, что Пат не стала говорить ни про его утренний отъезд в Лейквуд, ни даже про свою беременность. Ей вдруг стало холодно. Стив словно ждал этого, мгновенно достал из машины и подал ей настоящее мексиканское пончо из альпаки. Про пончо это на студии ходили всяческие слухи: будто бы и обиженных им укрывают, и соблазняемых, и отчитываемых… Пат вздрогнула от прикосновения густой шерсти. Кем будет она?

– Он… Он весь в себе. Я не знаю, когда ему хорошо, а когда нет. Но он пишет. Слышал его последнюю «Ворону»? «Ты сварила кашу смерти, ты, ворона…» – Пат тихо напела начало мелодии, в который раз восхитившись ее красотой.

– Не очень-то весело.

– Но красиво безумно. Он все время на какой-то грани, на перепадах…

– Много травки? Или что-нибудь еще?

– Еще?

– Ну, ЛСД, например. Мы попробовали его вместе у Симона Элбери двадцать восьмого мая того же шестьдесят седьмого. Помню, было воскресенье, и Симон устраивал пати, где всем гостям подсыпал ЛСД в чашки. Мы особо не сопротивлялись, а я даже получил сразу двойную дозу, потому что выпил две чашки. И, знаешь, мир действительно переменился. Солонка превратилась прямо в Собор Шартрез, а решетки на окнах распустились листьями под аккомпанемент Рави Шанкара… Я поэтому и спрашиваю.

– Н-не знаю. – Мысль об ЛСД совершенно парализовала Пат. А как же малыш? Она представила уже изначально изуродованный крошечный комочек внутри себя, и тут же ее вывернул наизнанку приступ мучительной сухой рвоты, поскольку утром она не успела даже допить кофе. Хорошо еще, что Стив держал ее, иначе она просто упала бы на четвереньки.

– Так. Значит, бэби. Вирц, вероятно, совсем свихнулся.

– Но он не против… Совсем не против, я уже сказала ему, он…

С залива порывами дул промозглый ветер, и Пат трясло, как в лихорадке.

– Ладно, едем. Старикан уже давно честит меня на чем свет стоит.

В машине Стив усадил девушку рядом с собой на переднее сиденье, заставил сделать несколько глотков коньяку и молчал всю оставшуюся дорогу. И, только увидев подавляющую весь городок из стекла и красного кирпича виллу Джекоба Эрхаммера, резко бросил машину на обочину.

– Слушай меня, малышка, и постарайся понять. С работой все будет ОК. Делай кантри, фолк, что хочешь. Делай сама, ни на кого не оглядываясь, потому что только через развитие собственного внутреннего мира и его внешнее проявление можно достичь той гармонии, о которой мы все так тоскуем. И пока есть силы, борись за то, чтобы жить в творчестве самостоятельно – какой бы страшной ни была такая борьба. А у Мэта сил для этой борьбы уже не так много. Помни об этом.

Спустя несколько минут над Уилмингтоном бушевала гроза.

* * *

После теплого октября ноябрь выдался на удивление холодный. Снег лег и уже не растаял. Пат, как только выпадало свободное время и отпускали изматывающие рвоты, вставала на лыжи. Отец научил ее кататься еще в четыре года, и теперь вид ровной искрящейся лыжни всегда пробуждал в ней детскую радость, тем более, врач советовал ей ходить как можно больше.