Книга Во имя любви к воину - Доминик де Сэн Перн

В том июле 2001 года Афганистан, раздавленный Талибаном, не слишком интересовал средства массовой информации. Лишь иногда впечатляющие кадры, снятые скрытой камерой, вторгались в размеренный ритм теленовостей. Страшные кадры. На переполненном кабульском стадионе людей вынуждали наблюдать за казнями. Бородачи в черных тюрбанах отрезали руки ворам, вешали участников Сопротивления, забрасывали камнями или стреляли в затылок женщинам, обвиненным в адюльтере. Эти образы — маленькие темные силуэты, коленопреклоненные, с опущенной головой, принимающие наказания, которые сопровождались унижением и ругательствами, — не могли не впечатлить. Было от чего усомниться в гуманности человечества, которое и в ус не дуло. Нужны был март 2001 года и подрыв гигантских статуй Будды в Бамиане, чтобы общественность дружно запротестовала. Потом возмущение опало, как и глиняная пыль на развалинах. И лишь в женских журналах негодовали по поводу судеб несчастных женщин, лишенных образования, работы, медицинской помощи.

Что касается репортажей о Панджшире, горной местности на севере Кабула, единственной, еще как-то сопротивлявшейся неумолимому приближению фундаменталистов, то они были очень редки. Исключением были сюжеты Кристофа де Понфийи. Я же очень хотела сделать такой репортаж, хотя тема его была далека от привычной сферы моей деятельности. Я решила пойти окольным путем, используя каналы взаимопомощи. Десятки ассоциаций приходили на помощь свободной зоне Панджшира, и я выбрала две из них. Одна из них, «Афганистан — Бретань», строила там дома для беженцев. Ее президент, Ахмад Фроз, предложил помочь мне встретиться с генералом Масудом, другом его детства. Интервьюировать самого Масуда, великую фигуру Сопротивления, — какая удача! Другая ассоциация, «Негар» (созданная для помощи женщинам Афганистана), с 1996 года держалась на хрупких плечах двух замечательных женщин — Шанталь Верон и Шукиры Хайдар. Они упрямо не соглашались с варварскими запретами талибов и, рискуя жизнью, организовывали подпольные школы в Кабуле.

У меня не было иллюзий, я понимала, что моя региональная кампания не пошлет меня снимать зарубежный сюжет, где бы это ни было. Все было только в моих руках. Я стучалась в разные двери, чтобы добиться финансирования. Канал «ТВ-5» согласился оплатить мои расходы в обмен на видеосюжеты, а одна промышленная организация Нанси одолжила мне легкую камеру. Я взяла месячный отпуск и полетела в компании Ахмада Фроза, а также вице-мэра города Ренн мадам Николь Кил-Нильсен и сенатора Эмери де Монтескью в место, которое называют «королевством наглецов». Вертолет вез нас в Панджшир, где воевал Масуд. Нас даже не обыскали. Зачем? Ведь с нами ехал старый друг генерала.

Мы приземлились в Сангане. Снова пыль, жара и военные маневры. Джип довез нас до одного из домов, где Масуд оставлял ночевать своих гостей. Его люди подали нам обжигающий зеленый чай. Они кивали головой на каждую мою просьбу. Когда же можно будет увидеть генерала? Масуд мог приехать после полудня, завтра, через три дня. Он был неуловим, никогда не спал две ночи подряд в одном месте и вообще спал недостаточно, «но он придет, раз обещал».

Ждать пришлось пять дней. Ахмад проводил меня в лагерь беженцев — я хотела немного поснимать. Целью его приезда было обсудить с Масудом возможности улучшения условий жилья для беженцев. Архитекторы по образованию, они говорили на одном языке. Жилье? Я увидела лес матерчатых или клеенчатых палаток, поставляемых «Врачами без границ», Агентством по технической кооперации и развитию или друзьями Масуда. Целые семьи кабульцев теснились в них. Они бежали от талибов и террора. Внутри палатки сияли безукоризненной чистотой. Покрывала были аккуратно сложены, а залатанные коврики, лежащие на глиняном полу, создавали ощущение домашнего очага. Самые удачливые смогли, убегая, захватить с собой чайник, кастрюлю, реже — личные вещи. Однако я не заметила ни одного умоляющего жеста, ни одной попытки попрошайничества. Взрослые следили за моей камерой с любопытством; дети, смеясь, бегали под ногами. Жизнь продолжалась, несмотря ни на что.

Однажды вечером, когда мы спасались от жары под вентилятором в гостиной гостевого дома, в дверях появились двое моджахедов, вооруженные пулеметами. Они обвели взглядом комнату, потом удалились. Масуд вошел, словно кошка, — молчаливый, готовый в любой момент исчезнуть. Мы все молчали, завороженные. Даже до того как он произнес первые слова, этот человек вызывал уважение. Он приказал принести нам чай. Я внимательно всматривалась в него. Военная форма удачно подчеркивала его худощавую фигуру. Под паколом, шерстяным беретом, который сделал его узнаваемым во всем мире, — знаменитые заостренные черты, чуть раскосые глаза, лучики морщин на висках. С недавних пор в его темной аккуратной бородке появились седые волосы. Масуд привычным жестом обнял Ахмада, друга детства. Они расспросили друг друга о здоровье, семьях, о проделанной нами дороге. Все говорило о глубокой привязанности этих двух мужчин. Ахмад нас представил, мы обменялись приветствием «салам алейкум». Масуд сел в одно из больших кресел, стоявших в гостиной, мы последовали его примеру. Он пробуравил нас взглядом. Потом, казалось, решил, что присутствие Ахмада, почти брата ему, стоит всех соглашений о доверии.

Я приступила к первому своему большому интервью. Масуд настоял, чтобы Ахмад переводил его доводы фразу за фразой. Это требование сделало беседу ломаной, отрывистой. Жаль, поскольку Масуд говорил очень сильные и красивые слова. А в свете событий, которые последуют вскоре и потрясут мир, они станут пророческими. Он с горечью говорил о войне. Запад, считал он, более великодушен на словах, чем в реальных действиях по поддержке его страны. Вот уже много месяцев он ждал обещанной Францией гуманитарной помощи. Ничего не приходило. Он не обмолвился ни словом об этом, но мы все знали, что ко всему прочему наша страна унизила его. Когда три месяца назад глава афганского Сопротивления приехал в Париж, ни Жак Ширак, ни премьер Лионель Жоспен не согласились его принять. Николь Фонтен, тогдашнему председателю Европейского парламента, понадобилось немало мужества: она, вопреки службе протокола, решилась встретить его с почестями, положенными главе государства.

Масуд запомнил лишь близорукость Запада. Он знал, какие опасности нас подстерегают. В молодости он был членом фундаменталистских организаций и видел, на что эти люди способны. «Если мы победили русских, то прежде всего, конечно, для себя, но также и для вас. Это последствия для всего мира[1]. И сегодня мы сражаемся против талибов за нашу свободу. Но и за вашу тоже». Затем тоном, не терпящим возражений, бросил: «Ладно, пойдем ужинать». Панджширский Лев был голоден. Это было не в моих интересах. Поэтому, пока другие устраивались вокруг стола, а потом руками брали из общего блюда кто горсть риса, кто кусок маринованного ягненка, я снимала. Лица лоснились от пота, лицо же генерала было аристократически безупречно. В объективе камеры, под этим микроскопом, от которого ничего не скроется, я увидела усталость в глубине его глаз.

Несколькими неделями раньше талибы захватили равнину Шамали, открыв себе тем самым доступ к высокогорному ущелью, где Масуд и его люди прятали своих близких. Семьи эти поднимались все выше и выше, на Крышу мира, которая была недоступна врагу. Северный Альянс сохранял контроль над Панджширской долиной и частью Бадахшана. Но надолго ли?