Книга Шанс для влюбленных - Памела Кент
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дом походил на беспорядочно построенный, запутанный лабиринт, где в стенах внезапно открывались маленькие лесенки, а коридоры заканчивались в самом конце каждого крыла. Ким, по ее расчетам, находилась в западном крыле, здесь царила гнетущая тишина, словно эти стены никогда не слышали звука шагов, а голоса редко поднимались выше осторожного шепота, который уплывал в окна. Вдруг девушка заметила, что в полумраке кто-то прячется. Ким смогла разглядеть только огромную фигуру в фартуке и чепце. Девушка догадалась, что это была Траунсер. Ким заметила, что женщина с тревогой всматривается в глубину коридора, разглядывая ее стройную фигурку в черном кружеве. Горничная сжимала ручку белой двери, и, когда Ким инстинктивно ускорила шаги, она повернула ручку и позволила двери открыться внутрь, так что поток мягкого желтого света осветил коридор.
Траунсер приложила палец к губам и поманила девушку в комнату, после чего закрыла дверь и повернула ключ в замке, а Ким очутилась на пороге комнаты, напомнившей ей декорации театра.
На стенах висели бра, прикрытые бело-розовыми абажурами, а на окнах — бело-розовые атласные занавески. Перед белым мраморным камином, в котором с тихим шипением горели ароматные поленья, лежал белый коврик, а на каминной полке стояли фотографии в серебряных и разукрашенных рамках. В комнате был розовый ковер, который, казалось, закрывал все пространство пола, огромная кровать, пышно задрапированная белым тюлем и атласом с кружевами, а на кровати, облокотившись на кружевные подушки, сидела старушка, похожая на взволнованную седую фею.
Повинуясь знаку горничной, Ким подошла ближе к кровати.
— Ах, дорогая моя, я просто счастлива! — Две маленькие ручки, похожие на птичьи лапки, ухватились за Ким. — Даже если бы я сама искала, я ни за что не нашла бы более красивую девушку, чем вы! Траунсер сказала, что вы показались ей очень милой. Вы просто картинка, и вы так прекрасно одеваетесь… — Она склонила голову набок и внимательно посмотрела на жемчуг на шее Ким, а потом одобрительно кивнула. — Бриллианты для вас были бы слишком стары, а сапфирового ожерелья, я думаю, у вас нет. Сапфиры прекрасно подошли бы к вашим глазам, но жемчуг — это всегда верный выбор…
— Миссис Фабер, — торопливо произнесла Ким, — мне не следует быть здесь, так как мистер Фабер специально приказал мне не пытаться увидеться с вами сегодня вечером. Но, получив вашу записку, я не знала что и думать…
— Конечно, конечно. — Миссис Фабер благодушно улыбнулась, хотя Траунсер у двери явно была взволнованна и считала необходимым стоять на страже на случай, если кто-либо попытается войти в комнату. — Разумеется, я должна была увидеть вас… Я бы огорчилась, если бы вы обратили внимание на указания Гидеона и сочли нужным сделать то, что он сказал. И потом, в конце концов, вы будете моей секретаршей, а не Гидеона, не так ли?
— Да, но…
— Гидеон вечно на что-нибудь сердится, — призналась его мать, хотя ее лицо сохранило настолько добродушное выражение, что Ким поняла — она совсем не обижена на него за это. — Он так не похож на Чарльза, моего второго мальчика… Тот, знаете ли, уже женат, и он такой семейный человек! Я вижу его всего лишь пару раз в год. Что же касается Тони…
— Думаю, молодой леди пора идти, — внезапно объявила Траунсер. — Кажется, я только что слышала шаги в коридоре, но, может быть, мне просто показалось…
— Тебе все время что-то чудится, милая Траунсер, — заметила ее хозяйка с улыбкой. — Твое воображение не доведет тебя до добра. Но все равно вам, пожалуй, лучше идти, — добавила она, похлопав Ким по руке и улыбаясь ей чарующей улыбкой. У нее были огромные серые глаза, когда-то, наверное, потрясающе красивые. — Спасибо, что зашли повидаться со мной сегодня вечером, и приходите как можно раньше завтра утром. Не важно, если я буду еще в постели. Я всегда завтракаю в постели, а встаю около одиннадцати…
— Мисс Ловатт, — позвала Траунсер громким отчаянным шепотом, — я действительно считаю, что сейчас вам лучше уйти…
— Да, да, — отозвалась Ким, — я уже иду!
Она улыбнулась маленькой женщине в кровати, за что была награждена воздушным поцелуем, посланным ей почти прозрачными пальчиками, и присоединилась к служанке у двери. Траунсер осторожно открыла дверь, выглянула в коридор и кивнула.
— Горизонт чист, — объявила она.
Но не успела Ким повернуть за угол, в главный коридор, как поняла, что горизонт отнюдь не был чист. Гидеон Фабер собственной персоной, одетый в темный смокинг, стоял, ожидая ее, и задумчиво курил сигарету.
Ким стало страшно, ужас буквально парализовал ее.
В первый же вечер на новой работе она провинилась, ослушавшись указаний. А ведь он предупреждал ее… Она невольным жестом испуганного ребенка поднесла к губам руку и ждала, когда его гнев обрушится на ее голову.
Но он продолжал смотреть на нее равнодушными серыми глазами, а потом вдруг развернулся и направился по коридору к лестнице. Ким ничего не оставалось делать, кроме как пойти рядом с ним.
— Думаю, вы не откажетесь от стакана шерри перед обедом.
Его голос заставил ее вздрогнуть.
Когда на следующее утро Ким проснулась, вся ее комната была залита солнечным светом.
Служанка, распаковавшая накануне ее вещи, уже отдернула занавески в комнате и с улыбкой указала на поднос с чаем, поставленный у кровати. Ким стряхнула с себя остатки сонливости и ответила девушке благодарной улыбкой.
Это была одна из приятных сторон жизни в Мертон-Холл… Жизни, которую она будет вести ближайшие полгода, если выживет здесь так долго.
Прихлебывая чай, она пыталась вспомнить свой сон. Он был как-то связан с Гидеоном Фабером, который разозлился на нее и счел необходимым выбранить ее за какой-то проступок. И, несмотря на это, пока она леденела под его взглядом, он вынул портсигар и предложил ей сигарету. Она обнаружила, что он тоже может улыбаться, и его улыбка была почти такой же чарующей, как и у его матери, только зубы у него были белые и ровные; но даже когда он улыбался, в нем чувствовалась суровость.
«Мне придется уволить вас, мисс Ловатт, — сказал он ей во сне. — Вы бесполезны… Абсолютно бесполезны!»
Самое странное было то, что он не говорил ничего подобного накануне вечером. Он даже не заикнулся о том, что она ослушалась его, навестив его мать. Она спустилась с ним в гостиную, и он налил ей стакан не очень крепкого шерри, а потом стоял, облокотившись на каминную полку и глядя в пространство. Ким забеспокоилась. Она не представляла себе, как она будет обедать с ним, так как не было ни малейших попыток завязать вежливую беседу и не было никого, кто мог бы нарушить это безмолвие.
Раз или два она уже открывала рот, чтобы извиниться… попытаться что-то объяснить ему. Но слова замирали у нее на губах, а его молчание буквально замораживало ее.
Единственное, что ей остается, подумала она, это принять от него обратный билет. Она напишет ему записку, соберет и принесет рано утром в холл чемодан; если ему так хочется, то нет никакой необходимости общаться с ней и дальше. Ей найдут замену через агентство, а она пошлет записку миссис Фабер, где напишет, что сожалеет о том, что их знакомство было столь кратким. Так все и закончится.