Книга Воскрешение королевы - Джаконда Белли

Матушка Луиса Магдалена была высокой и худой, с длинным суровым лицом и сдержанными суховатыми манерами. Она очень редко улыбалась и одним лишь взглядом могла призвать расшалившихся воспитанниц к порядку.

Первое время я до смерти боялась строгую монахиню. Но как-то утром, когда я слегла с сильной простудой, Луиса Магдалена пришла измерить мне температуру. Перед уходом она наклонилась ко мне, погладила по голове и поправила одеяло. Эта сдержанная ласка пробудила во мне глубоко уснувшую память о материнской нежности. Охваченная невыносимой тоской, я разрыдалась. Мне показалось, что суровой матушке, как и мне, не хватает любви. В тот миг я оплакивала не только себя, но и ее. С той поры я не упускала случая выказать Луисе Магдалене благодарность и дружеское расположение. Матушка платила мне той же монетой. Постепенно мы подружились.

— Уж я-то знаю, каково тебе, — повторяла матушка, — хоть ты об этом и не говоришь. Ума не приложу, как ты справляешься с этим одна. Ты, наверное, очень сильная. Мне было семнадцать, когда умерла моя мать, и только в вере я смогла найти утешение. В девятнадцать я ушла в монастырь. Сейчас мне сорок пять.

Однажды я спросила у Луисы Магдалены, не жалела ли она о своем решении. В ответ матушка улыбнулась. Первое время ей казалось, что она не выдержит. Не хватало музыки, городского шума. Спасением для нее стало Житие святой Тересы Авильской. Женщины, познавшей испепеляющую страсть и обретшей истинную любовь во Христе.

Доброй матушке Луисе Магдалене я решилась не только рассказать о своем открытии, но и показать мамины заметки. Скрывать смятение и горечь больше не было сил. Я не понимала, отчего моя мать, дойдя до крайней степени отчаяния, сквозившего в каждой строчке ее писем, все же не ушла от отца. Развод положил бы конец маминым страданиям, а главное, тогда они с отцом не отправились бы в то роковое путешествие, чтобы спасти свой брак. И у меня были бы живые родители, пусть даже разведенные.

— Любить Христа проще простого, — заметила я. — Ни измен, ни разочарований. Я не верю, что отец мог так поступить с мамой. Со мной папа был таким нежным, а ее заставлял страдать. Ведь мама буквально сходила с ума от ревности. Очень больно сознавать, что между ними могло произойти такое. Мне всегда казалось, что мама с папой обожают друг друга.

— Я не тот человек, которого стоит расспрашивать о ревности, детка, — Луиса Магдалена улыбнулась с грустной нежностью, — но у нас в Испании была принцесса, которая от любви потеряла рассудок…

Я охнула от изумления. Даже монахиня знала о ней. Что за удивительное совпадение!

— Хуана Безумная! — вырвалось у меня.

— Ты о ней слышала?

— Немного. Но один мой знакомый знает о ней абсолютно все.

— Тогда попроси его рассказать. Я не слишком разбираюсь в деталях, к тому же непонятно, что здесь правда, а что только легенда, но ясно одно: это очень грустная глава в истории Испании.

Хуана должна была взойти па престол после смерти своей матери Изабеллы Католической, но вместо этого провела остаток дней в замке Тордесильяс[4]неподалеку от Вальядолида. Согласно легенде, она сошла с ума от ревности, не смогла смириться с изменами мужа. В детстве родители возили меня в монастырь Санта-Клара, где похоронен Филипп Красивый. Помню, мне стало очень жалко Хуану, а еще сильнее ее маленькую дочку Каталину, которая росла подле матери в темных покоях; в них лишь изредка открывали ставни, чтобы девочка могла посмотреть, как играют другие ребятишки.

— А муж и вправду изменял Хуане или она все придумала?

— Говорят, что изменял, но еще говорят, что они полюбили друг друга с первого взгляда и любили безумно. У них было шестеро детей. Когда Каталина появилась на свет, ее отца уже не было в живых. У нас в библиотеке есть книга об этом. Я ее тебе принесу.

Я рассказала Мануэлю о чудовищной ревности, погубившей моих родителей. История принцессы Хуаны словно магнит притягивала к себе все новые трагедии. Мануэль считал, что судьба принцессы намертво сплелась с судьбой всей Испании и навсегда ее изменила.

— Значит, ты собираешься вызвать дух Хуаны? Устроить спиритический сеанс? — подначивала я.

Мануэль не улыбнулся моей шутке. Он сидел напротив, наклонившись вперед, опираясь локтями о колени, и не спускал с меня глаз. Я поглубже забилась в кресло и отвернулась к окну.

— Знаешь, индейцы плели сети для ловли снов. Почему бы нам тоже не попробовать. У меня есть платье той эпохи. Я хочу, чтобы ты нарядилась Хуаной. Превратилась в нее, прониклась ее страстью, ее смятением. Люди мечтают о машине времени, чтобы путешествовать в прошлое. Мы отправимся в такое путешествие при помощи шелка и бархата. Мой рассказ воскресит Хуану, и она воплотится в тебе. Глядя на тебя, я буду видеть ее. Не знаю почему, но я сразу понял, что ты именно та, кто мне нужен.

Я не знала, что сказать. Замысел Мануэля пленял меня и пугал. Неужели он и вправду верит, что один звук его голоса перенесет нас в другую эпоху? Для Мануэля время было не рекой, а неподвижной озерной гладью. О событиях далекого прошлого он говорил как о сегодняшнем дне. Мануэль напоминал мне деда со стороны матери: это его рассказы сделали меня такой фантазеркой. Мне вспомнилась Шахерезада, получившая жизнь и руку халифа в награду за дивные сказки. О какой награде мечтал Мануэль? И как было не поверить в мистическую силу слов, если именно они привели к нему в тот вечер?

Не прошло и недели с нашей экскурсии в Эскориал, как мне пришло письмо от Мануэля. Во время полдника матушка Кристина вручила мне конверт с мадридским штемпелем. Почерк я не узнала. В конверт была вложена цветная фотография. По вечерам монашки раздавали нам плитки шоколада и багеты, разрезанные пополам. До переезда в Испанию мне не доводилось пробовать хлеб с шоколадом, но когда я, подражая своим товаркам, положила плитку между ломтями наподобие сандвича и надкусила, вкус показался мне изумительным. Обычно я уминала эту вкуснятину на окруженной густыми кустами скамейке, напротив грота со статуей Пресвятой Девы Фатимской. После полдника пансионерки обычно затевали игру в баскетбол, но я предпочитала уединиться с книгой. В тот вечер я пробралась в свое убежище с письмом в кармане и парой кусков хлеба с шоколадом. Из конверта выпала открытка с репродукцией картины пятнадцатого века: с портрета смотрела девушка с тонкими чертами и волосами, убранными под сетку. Хуана Кастильская, портрет работы Иоанна Фламандского, тысяча четыреста девяносто седьмой год. Заинтригованная, я перевернула открытку:

Лусия, Хуане Кастильской было шестнадцать лет, когда она вышла за Филиппа Красивого. Как и ты, она страдала от одиночества на чужбине, вдали от родных. Если тебе что-нибудь понадобится, дай мне знать. Пиши мне по адресу: улица Сан-Бернардо, 22/4, Мадрид, 00267. Счастливо, Мануэль де Сандоваль-и-Рохас.

Я написала Мануэлю в тот же вечер, во время Великой Тишины. После девяти монашки были обязаны хранить молчание, нарушать его дозволялось лишь в случае крайней необходимости. Воспитанницы в полной тишине рассаживались за парты в большом прямоугольном зале с высоким потолком и большими окнами. Надзиравшая за нами матушка Соня занимала место на кафедре. Когда в ее четках, сделанных из черных масличных зерен, кончались бусины, монахиня вставала и принималась ходить между рядами.