Книга Правосудие в Миранже - Элизабет Мотш

— Анна Дюмулен! В девичестве Мартен! Уроженка Масона!

— Шалона, — поправила она.

— Запрещено прерывать изложение претензий, — вмешался председатель суда.

Получив поддержку хозяина, Канэн изложил ужасные факты: вдова Дюмулен подозревается в убийстве своего мужа посредством яда, добавленного в его вечерний суп. Достоверного доказательства найти не удалось, но подозрения сходятся. Никто не желал смерти аптекаря, и по городу бродят всякие слухи.

— Нет дыма без огня, — вздохнул председатель суда.

На посыпавшиеся один за другим вопросы судьи обвиняемая отвечала, что знает Рен Бригетту, другую обвиняемую, но отношения к колдовству они не имели. Да, они исследовали снадобье, которое Рен Бригетта дала скотнику, и сделали заключение о его неэффективности. Оно содержало хмель. Да, хмель может быть использован в качестве основы при изготовлении различных лекарств. Он очищает кровь от вредных примесей, но должен приниматься в виде отвара. Эти знания ее супруг получил, занимаясь на Факультете медицины. Он был дипломированным фармацевтом, и его лекарства не имели ничего общего со снадобьями старых крестьянок. Нет, она не утверждает, что все они бесполезны. Муж говорил, что в некоторых случаях они снимают боль.

Председатель наклонился к судье Данверу.

— Ловкий ход — противопоставить Факультет народной медицине, не правда ли? — де Ла Барелль удовлетворенно улыбнулся. — Очень ловкий.

И тут же, обратившись к обвиняемой, он елейным тоном спросил:

— Верите ли вы в существование ведьм?

Смена допрашивающего, а также его мягкий голос привели обвиняемую, привыкшую к резким интонациям Канэна, в замешательство. Вдова Дюмулен покраснела и поджала губы. Возможно, она почувствовала опасность. Ее преимущество над другими обвиняемыми заключалось в том, что она умела давать обоснованные ответы, но вопрос, верит она в существование ведьм или нет, был явной западней.

Нерешительность подозреваемой уже сама по себе указывала на ее виновность.

Председатель суда заговорил снова. По его мнению, следовало прекратить малоприятную процедуру допроса. Суд оценит добрую волю обвиняемой и ее стремление к установлению истины. И в приговоре — пришло время произнести это слово — все будет взвешено и учтено. Судьи, пояснил он, знают, как смягчить наказание тем, кто на деле доказывает свою покорность и раскаяние.

Откинувшись на высокую спинку своего кресла, Тимоте де Ла Барелль с сочувственным видом спокойно взирал на побледневшую женщину. Торопиться ему было некуда.

Вздрогнув всем телом, она положила руки на барьер, отделявший ее от возвышения, на котором сидели судьи.

— Католическая церковь учит нас, что существуют зловредные существа, направляемые в своих действиях дьяволом. Эти существа называются колдунами и ведьмами. Поэтому моим ответом на вопрос будет — нет.

Глаза иезуита сверкнули. Губы Канэна искривились в досадливой гримасе. Перо секретаря суда шустро забегало по бумаге.

— Я хотел бы получить не столь официальный ответ, — сказал председатель. — Нам не нужно напоминать учение, здесь присутствуют видные представители церкви, к которым мы можем обратиться за нужными разъяснениями.

Разведя в стороны руки, он поклонился в сторону двух священников, рассчитывая польстить им или делая вид, что желает того. Затем, надеясь перехватить инициативу, он обрушил на обвиняемую поток вопросов. Думала ли она когда-нибудь о смерти мужа? Не удручали ли ее некоторые его недостатки? Раздражали ли они ее? До такой степени, чтобы захотелось помочь ему избавиться от них?

Вдова невнятно бормотала ответы.

Всегда ли он был образцовым супругом? Были ли у нее причины сердиться на него? Она моложе его и к тому же его единственная наследница, не так ли?

Ла Барелль попросил ее говорить громче и добавил несколько успокаивающих слов.

Был ли ее супруг хорошим аптекарем? Обучал ли он ее своему искусству, рассказывал ли о свойствах применявшихся им веществ? Помогала ли она ему готовить лекарства? Что они ели в тот трагический вечер? Не возникали ли у нее дурные мысли по отношению к супругу?

Обвиняемая, казалось, едва держалась на ногах. Председатель суда попросил стражников подать ей стул и терпеливо ждал, пока она усядется.

Не сгибая спины, она опустилась на краешек стула.

— Сегодня, когда я думаю о своем муже, мое сердце охватывает скорбь.

— Это сегодня, а раньше? — по-отечески мягко спросил де Ла Барелль.

— Я… Яне знаю.

— Вы не отрицаете, что временами вас посещали греховные мысли…

— Временами? Греховные мысли?

— Попытайтесь вспомнить… Представляли ли вы, что ваш несчастный супруг стал жертвой падения с лошади, например? Или что его сразила каменно-почечная болезнь?

— Нет.

— У него было крепкое здоровье?

— Ах, нет, скорее слабое.

— Это вызывало ваше беспокойство?

— Да, конечно.

— Значит, вы представляли его тяжело больным?

— Возможно, я точно не помню.

— Попытайтесь вспомнить…

— Да, может быть.

— Почему вы отрицаете? Вы немного взволнованы, не так ли? Но это не преступление — представлять себе смерть ближнего. Это может означать, что ее желают, но не сильно. Я хочу сказать не до такой степени, чтобы влить яду в стакан или тарелку с супом…

— Нет, нет, нет.

— Почему вы трижды произнесли «нет»? Вы начали с того, что никогда не хотели зла вашему мужу. Вы солгали, не правда ли? Но это же понятно, что еще молодая женщина… извините меня, шевалье… наделенная к тому же такой красотой, мечтает о другой жизни. Муж оставил вам некоторое состояние?

— Я не…

— Вы и это отрицаете?

— Я этого не отрицаю.

— Но вы очень нерешительно признаете этот факт, словно боитесь выдать себя. Что вы скрываете?

— Мне нечего скрывать, — дрожащим голосом заявила Анна Дюмулен.

— Ах, так. Вы снова начинаете лгать… Но, поверьте мне, вы облегчите душу, если решите сейчас признаться во всем. Это гораздо проще, чем кажется на первый взгляд. Достаточно сказать: да, я признаю себя виновной в смерти мужа. Он мог бы умереть иначе. Но он умер именно так. Он раньше нас предстанет перед Господом Богом, отцом нашим, который не рассердится на него за то, что он явился раньше положенного срока.

Его непринужденность в обращении с парадоксами и намеками на Библию сбили с толку всех присутствующих. Ла Барелль откинулся на бархатную спинку кресла, словно ошеломленный собственным красноречием.

— Анна Дюмулен, сообщили ли вы суду все, что лежало у вас на сердце, душе и совести?

— …Нет.