Книга Дорога домой - Бриттани Сонненберг

Позднее в своей жизни Ада пристрастилась к сериалу «Закон и порядок». Поначалу я смотрел его со скепсисом, но затем тоже подсел, а кто бы удержался? Она просматривала по четыре-пять серий в день, а ночью они ей снились, и во сне, как и перед экраном, на ее лице отражались волнение и ужас. Ситуация доходила совсем уже до крайности, когда несколько раз в год сериал запускали на целый день. Тогда Ада практически не выключала телевизор, только разогревала себе что-то в микроволновке и следила, как они ловят жулика.

В первое время я стыдился, что этот звук – единственный во мне после стольких лет упражнений на фортепиано, взбивания масла и шепота молитв, но затем привык и мне понравилось: стало казаться, что те детективы и забавные персонажи «Фрейзера» и есть настоящие мои жильцы, как, вероятно, и Ада видела в них друзей или даже членов семьи. Но это было и проявлением лени. Я слышал облегченный вздох Ады, когда начинался сериал и она могла занять мозг чужими, а не своими проблемами. Жестоко ли будет сказать, что я завидовал ее счастью? Возможно. Но, по большому счету, мне казалось, что у нее есть собственные детективные истории, в которых надо разобраться, так зачем терять время, глядя, как раскрывают другие преступления?

Конечно, не все так просто. Я знаю: я не сборный, немой, как его искусственная древесина, дом, который плюхают на участок. Просто иногда Ада совсем близко подходила к правде или к какого-то рода решению, каким бы ужасным оно ни было. Я видел это по ее глазам, слышал в учащенном дыхании. Она могла оторваться от умывания в ванной комнате или войти из коридора в гостиную, и – вот оно: осознание прошлых событий, их значения и возможности направить в другую сторону. Казалось, будто все ее неудачи сидят на диване, болтая друг с другом, наливая сладкого чая и поедая сырное печенье, как это обычно делали дамы из бридж-клуба, собиравшиеся каждую четвертую среду. На лице Ады отражалось что-то вроде восторга. Затем восторг сменялся борьбой со стыдом, и она пятясь выходила из комнаты или решительно направлялась к телевизору и включала его, дожидаясь, пока все ее промахи не пожмут плечами и не удалятся, обнимаясь у двери, пытаясь охватить Аду, которая реагировала холодно и прибавляла громкости.

В последние несколько лет перед тем, как Элиз выселила Аду (и, поступив так, обрекла меня на медленную смерть, словно оставшуюся старой девой тетку, чья финальная надежда – покинула городок с последним поездом), мы с Адой неизменно смотрели шестичасовые новости. Большая часть событий была чудовищна. Но я помню один сюжет, привлекший мое внимание – сообщение о новом проекте в сфере образования под названием «Ни одного ребенка в отстающих». Я не притворяюсь, будто разбираюсь в политике, но название программы мне очень понравилось и все те дети, которых показали – как они прилежно занимаются в школах, морщат лбы над учебниками математики, а стены пытаются нашептать им формулы, настолько им симпатичны ребята.

Именно так я всегда думал про Аду, до самого последнего дня: «Как ты могла оставить этого ребенка? Всех оставила, одного за другим». Элиз все равно что ушла после того, как Ада назвала ее лгуньей. Айви ушла в тот день, когда попробовала кокаин, пусть даже и жила дома до двадцати пяти лет. Мальчики уехали в колледж. Чарлз умер от внезапного сердечного приступа во время игры в боулинг, как я сказал, в возрасте шестидесяти лет. Типично для него откланяться подобным образом – так безболезненно. Я сознаю, что несправедлив.

После пятилетнего бойкота Элиз была единственной, кто навещал мать регулярно. Хотя у нее имелись все основания ненавидеть Аду. В ее голосе слышалась натянутость, не снятое обвинение, которое соединялось с чувством вины, эхом откликавшимся в душе Ады. Не то чтобы она признавала себя виновной перед этим бесконечным судом – похуже, чем в шоу «Судья Джуди». Ада часто обращалась с Элиз с осмотрительностью и презрением закоренелого преступника. В последние годы своей жизни ей хотелось мира, а Элиз пробуждала слишком много воспоминаний.

После смерти Чарлза, хотя дети и волновались из-за одиночества матери, Ада ненадолго расцвела, словно у нее появился любовник. Но я-то знал правду: она просто испытывала чистейшее наслаждение от того, что больше не нужно ни с кем объясняться. Чарлз был верным мужем, не пил и каждый вечер возвращался домой в семь часов. Но был одержим экономией денег. Однажды Ада предложила поужинать в ресторане, так он на протяжении всей трапезы с ней не разговаривал, и отбивная, о которой она так мечтала, была на вкус как песок. После смерти мужа Ада еженедельно приносила цветы на его могилу и отправлялась по магазинам. Она накупила кучу одежды, часть с леопардовым узором. Она на целые недели покидала меня и возвращалась, благоухая лосьоном для загара и «Маргаритами».

Вот тогда-то я и решил, что все наладится. Даже не знаю, как в точности себе это представлял, может, наподобие увиденного в шоу телепроповедников, в разделе свидетельствование – это та часть службы, которая называется «Прииди к Иисусу», когда люди падают на колени перед собравшимися и плачут. Я прикидывал, что это произойдет на Рождество, когда внуков отправят спать, а взрослые дети расслабятся, выпив немного вина.

Я не знал, кто начнет первым, но пытался ускорить химическую реакцию, сделать освещение успокаивающим и в то же время побуждающим, старался поддерживать в комнате такую температуру, чтобы их не клонило в сон, воссоздать цвета и настроение, которые приберегал на каждое их Рождество, пока они были детьми, чтобы разбудить их воспоминания и они заговорили.

Но они избегали смотреть друг другу в глаза и забавлялись игрушками, полученными в тот день в подарок их детьми, уходили на кухню и готовили кофе или смотрели по телевизору бейсбол. Да и что они могли сказать друг другу? Я никогда не знал, что было дальше с людьми, которые каялись в своих грехах на экране – съедали они после службы бургер, занимались сексом или находили видеомагнитофон и снова и снова просматривали пленку, запечатлевшую момент их славы и откровенности. Я в том смысле, что, может, это не принесло никакой пользы, а может, не продлилось долго.

Но в ту ночь все они видели сны о несказанном. Я усердно подглядывал и совершенно точно видел Элиз в реке, пытавшуюся одновременно и утопить свою мать, и реанимировать ее, и Айви, отбивавшуюся от змей в овраге. Доджу снились давно умершие собаки, а Грейсон видел во сне отца, кричавшего на него на футбольном поле. Аде же снилось, будто она сидит на коленях у своего папы, а ноги у нее из бетона и поэтому она не может пошевелиться.

Моя Ада. Моя Элиз. Элиз не могла уехать далеко от Видалии и, давайте посмотрим правде в глаза, от меня. От моих запахов, моих комнат, моих замков. Чарлз решил, что она поступит в Баптистский колледж в штате Миссисипи. Блу-Маунтин колледж находился рядом с Тупело, всего в часе езды по Натчез-Трейс-паркуэй, но можно было подумать, что девушку отправили на Северный полюс, если посчитать, сколько раз мы ее видели. Чарлз мог не беспокоиться, что Элиз, покинув Видалию, потеряет веру в Бога. После своего стремительного бегства из города единственным отцом, на которого она обращала внимание, был Господь.

Поначалу она придумывала отговорки, почему не приезжает на День благодарения (экзамены) или на Рождество (турне с христианской группой «Иерихон!»), а потом перестала звонить и просто присылала банальные открытки с символикой кампуса. «Всё в порядке, всем дома большие приветы. Элиз». Взбешенный Чарлз перестал платить за ее обучение, но летнее место консультанта в «Лагере Воскресающего Сына», скромная стипендия и работа официанткой во время семестра помогали Элиз сводить концы с концами. Общалась она только с Айви. Сестры встречались за молочными коктейлями в городке на полпути между Видалией и Тупело, и Айви возвращалась с этих тайных встреч нагруженная молитвенными брошюрами от Элиз, которые прямиком отправляла в мусорный бак. Если для Элиз спасением был Иисус, то для Айви – удовольствие. Обе великолепно пели, от их слаженного дуэта мурашки бежали по телу. В пятнадцать лет Айви бросила церковный хор и предложила свое божественное сопрано и огненно-рыжие волосы соседнему дешевому бару, где ее друг-байкер, постарше ее, бесперебойно снабжал девочку «Арсиколой» с ромом и отшивал напористых поклонников, часто в те же вечера, когда Элиз в брюках-клеш пела христианские популярные песни в цокольном этаже церквей по всей стране.