Книга Пани колдунья - Лариса Шкатула

Остановил санки Галицкий у кондитерской Либермана, решил еще раз испытать девушек. На этот раз сладким. Он уже знал, как Аннушка борется со своей любовью к пирожным, и почему-то был уверен, что его невеста так ведет себя, глядя на Елизавету. Та тоже наверняка себя ограничивает, но лишь менее заметно.

Здесь ему опять пришлось удивляться, потому что юная Астахова уминала пирожные за обе щеки, ничуть не заботясь об их количестве. Он подметил завистливый взгляд Аннушки и подумал, что у княжны есть свои секреты, как не толстеть, и ими она попросту не хочет делиться с подругой.

А ведь, несмотря на все ухищрения, Аня Гончарова была этакой пышечкой, грозившей со временем приобрести фигуру весьма внушительных размеров, в то время как Лиза была стройной, не имея, как говорят англичане, ни одной лишней унции жира.

Вообще-то, насколько знал Галицкий, большинству мужчин нравились именно пышечки. Если они и пели гимны худобе и граничащему с костлявостью. изяществу, то лишь в угоду красоткам, которые следовали английской моде.

Но вот в чем беда: первой женщиной Романа Сергеевича была именно англичанка. Изящная, не по-русски худощавая, она не только научила юного графа обращению с женщинами, но и на будущее определила ему идеал женской фигуры, которому полностью соответствовала княжна Астахова…

— Лизок из Венеции вернулась, — заговорила Аннушка, наверное, для того, чтобы хоть таким манером пореже брать из вазочки очередное пирожное, — ей там не понравилось.

— Не понравилась Венеция? — удивился Галицкий.

— Я такого не говорила. — Лиза стряхнула кружевным платочком сахарную пудру с красивых губ и взяла с вазочки следующее пирожное.

— Но ты сказала, что это печальный город.

— Печальный, — кивнула та с набитым ртом, ничуть не озабочиваясь правилами этикета. — Может, нам с папенькой не повезло и мы застали город-легенду не в лучшее время, но я себе представляла все намного романтичнее. Гондолы узкие, входить в них надо, пардон, задом. На улицах, как и в гондоле, не развернешься. Нет, конечно, дело не в этом. Просто я подумала, что отдельному человеку не всегда бывает хорошо там, где хорошо многим. Венеция не то что мне не понравилась… она по-своему хороша, но я подумала: как хотите, а мне наш Петербург милее…

— Не находите, княжна, что у вас по пословице получается: каждый кулик свое болото хвалит.

— Ежели кому хочется называть Петербург болотом — вольному воля. Коли историю вспомнить, так город наш и так на месте прежних болот стоит.

А только я как есть квасной патриот и ничуточки этого не стыжусь. Может, судьба мне на болоте жить.

Последняя фраза, сказанная Лизой в шутку, прозвучала неожиданно серьезно, так что Аннушка с удивлением взглянула на нее, но Галицкий ничего не заметил. Он усиленно размышлял.

Ну, скажите, люди, разве это речь пятнадцатилетней девушки? Послушать — по меньшей мере, государственный деятель рассуждает. И две такие разные девушки могут дружить между собой?!

Он все же спросил Аню:

— А как вам такое мнение о Венеции, Анна Дмитриевна?

— Лизок, по обычаю, чересчур серьезна — так я считаю. Моя бы воля, хоть завтра в Италию поехала!

Или в Египет! Или в Индию! Или на край света!

И все смотрела бы, смотрела, пока глаза не устанут!

— Сколько чувств и романтизма в сей юной деве! — скупо улыбнулась Лиза. — Вам, Роман Сергеич, повезло: Аннушка так не похожа на иных северных чопорных красавиц, в ней все открыто, ясно, чисто.

И когда вы станете старше, то поймете, каким сокровищем со временем станете обладать…

— Лиза! — вскрикнула Аннушка, отчаянно покраснев. — Зачем ты так меня расхваливаешь, словно товар на ярмарке!

— А что, разве петербургский свет не есть ярмарка невест? — пожала плечами Лиза. — Каждый знает, сколько та или иная невеста стоит и какие у нее достоинства…

— Ты сегодня невыносима! — тихо сказала Аня. — Мой брат бывает таким, когда у него наутро после шампанского голова болит. Тогда он всем недоволен и всех хает. Папенька ему в такое время пиявки рекомендует. Чтобы дурную кровь отсосали.

— Спасибо, подружка, на добром слове! — холодно сказала Лиза, не обращая внимания на Анну, глаза которой уже наполнились слезами.

Но тут же опомнилась. В самом деле, что с нею происходит? Уж не сглазил ли кто? Набросилась на Аннушку ни с того ни с сего. Вон и граф так глядит, будто закадычные подружки на его глазах, точно поссорившиеся дворовые девки, вцепились друг другу в волосья…

— Аннушка, прости меня, Христа ради! — взмолилась она. — Сама не знаю, чего меня бес за язык тянет.

Утром с левой ноги встала!

— Не сержусь я на тебя, — разулыбалась отходчивая Аня. — Маменька говорит, у нас, женщин, организация тонкая, оттого мы можем позволить себе покапризничать и побаловать себя плохим настроением.

— Побаловать плохим настроением? — удивился Галицкий. — Это что-то новенькое. Видимо, и мне у госпожи Гончаровой стоит взять несколько уроков, чтобы хоть чуть-чуть понять вашу женскую природу.

Они опять ехали в санках — на этот раз отвозили домой Лизу. А потом Галицкий должен был отвезти Аннушку.

Зимние дни коротки, вот и этот уже клонился к вечеру. Небо посерело, а на севере появились и стали собираться в кучу темные облака, подцвеченные закатом до лилового цвета.

Постепенно темные облачка сбились в плотную черную тучу, которая теперь потихоньку надвигалась на город, обещая ближе к ночи снежную бурю.

«Вот отчего у тебя такое нервное настроение, — мысленно сказала самой себе Лиза. — К перемене погоды!» Это вроде бы объясняло точившее девушку беспокойство.

Санки наконец остановились напротив дома Астаховых, и Галицкий как раз помогал Елизавете сойти, когда из дома, будто вытолкнутый мощной рукой, вывалился наружу какой-то человек. Он широко перекрестился на видневшийся вдалеке собор и пробормотал скороговоркой, но достаточно слышно:

— Колдун, прости меня господи! Как есть, чистый колдун!

— Опять! — сердито топнула ногой Лиза, едва сдерживая слезы. — Опять он взялся за свое!

— Лизок, — обеспокоенно окликнула ее Аннушка, моментально разобравшаяся, в чем дело; она придержала Галицкого, который ничего особенного в увиденной картине не заметил и как раз собирался пустить вороного во весь опор. — Может, ты к нам поедешь?

— Вот еще! — передернула плечами Лиза. — Нет уж, разберусь по горячим следам!

Она рванула на себя входную дверь с таким ожесточением, что державшийся за нее дворецкий, по прихоти ее отца прозванный Гектором, едва не столкнулся с Лизой лбом.

Дворецкий заегозил, как будто в случившемся был виноват он, и забормотал:

— Простите, княжна, я тут как раз дверь закрывал на засов, Николай Николаич приказали…