Книга Что скрывал покойник - Луиз Пенни

У Клары отвисла челюсть. Голова ее резко наклонилась, словно лишившись поддержки и опоры, глаза расширились, а дыхание прервалось. На мгновение ей показалось, что она умирает. Итак, перед ней была «Ярмарка». Вот это да! У нее перехватило дыхание. Очевидно, остальные члены художественного совета испытывали те же чувства. На расположившихся полукругом лицах читалось недоумение — они не верили собственным глазам, хотя каждый по-своему. Даже председательствующая, Элис Джейкоб, хранила молчание. Вообще-то она выглядела так, словно ее вот-вот хватит удар.

Клара никогда не любила оценивать чужую работу, а эта была худшей из того, что ей довелось видеть. Она готова была дать себе хорошего пинка за то, что убедила Джейн представить работу (впервые за все время!) для участия в выставке, членом художественного совета которой она являлась. Что это было: неудовлетворенное самолюбие, тщеславие или обыкновенная тупость?

— Работа называется «Ярмарка», — прочла Элис в своих заметках. — Представлена Джейн Нил из Трех Сосен, которая долгое время оказывает поддержку галерее искусств «Артс Уильямсбург», но это ее первый творческий взнос, так сказать. — Эллис обвела взглядом собравшихся. — Комментарии?

— Она чудесная, — солгала Клара. Остальные в замешательстве уставились на нее. Лицом к ним на мольберте стоял холст. Сюжет не вызывал сомнений. Лошади выглядели как лошади, коровы — как коровы, и люди были вполне узнаваемыми, причем не просто как люди в общем смысле, а как конкретные персонажи из деревни. Но это были рисунки-черточки, которые иногда еще называют каркасными или спичечными. Или, по крайней мере, на одну эволюционную ступеньку выше рисунков-черточек. Пожалуй, в войне между спичечными человечками и теми, которые были нарисованы на «Ярмарке», последние бы победили, но только потому, что у них было чуточку больше мускулов. И еще пальцы. Но было совершенно очевидно, что люди эти жили только в двух измерениях. У Клары, которая пыталась охватить умом то, что предстало перед ее взором, и при этом удержаться от банальностей и очевидных комментариев, возникло ощущение, что она видит наскальный рисунок, перенесенный на холст. Если у неандертальцев были ярмарки, тогда они должны были выглядеть именно так.

— Mon Dieu![3]Да мой четырехлетний сын рисует лучше, — заметил Анри Ларивьер.

Анри был разнорабочим в каменоломне, когда вдруг обнаружил, что камни разговаривают с ним. И он стал слушать. Разумеется, после этого обратного пути для него уже не было, хотя семья с нетерпением ожидала того дня, когда он принесет домой хотя бы минимальный заработок вместо огромных каменных скульптур. Лицо его, как, впрочем, и всегда, оставалось непроницаемым, но вместо него говорили руки. Они были сложены в простом и красноречивом жесте мольбы и поражения. Он с трудом подбирал нужные слова, зная, что Джейн была близким другом многих членов жюри.

— Это ужасно! — Было видно, что он перестал бороться с собой и решил придерживаться правды. Вот так обстояло дело, в противном случае можно было счесть, что его описание еще очень мягкое по сравнению с тем, что он думал на самом деле.

Яркими, смелыми красками картина Джейн живописала парад-шествие перед самым закрытием ярмарки. Свиней можно было отличить от коз только по цвету — ярко-красному, кстати говоря. Дети выглядели как маленькие взрослые. «В сущности, — подумала Клара, осторожно подаваясь вперед, словно опасаясь, что холст нанесет ей еще один предательский удар, — это и не дети вовсе. Они на самом деле маленькие взрослые». Она узнала Оливье и Габри, которые вели на поводках синих кроликов. На скамьях вдоль улицы, по которой двигалась процессия, сидели зрители, целая толпа. Многие были изображены в профиль — глядя друг на друга или отвернувшись. Некоторые, таких было немного, смотрели прямо на Клару. У всех на щеках красовались безукоризненные красные круги, что означало, решила Клара, прекрасное здоровье. Картина и в самом деле была ужасной.

— По крайней мере, здесь не над чем ломать голову, — заявила Айрине Калфат. — Однозначное «нет».

Клара ощутила, как у нее похолодели руки и ноги.

Айрине Калфат была гончарных дел мастером. Она брала комья глины и превращала их в изысканные произведения искусства. Она разработала новый способ покрытия изделий глазурью, и теперь ее внимания домогались гончары со всех концов света. Разумеется, совершив паломничество в студию Айрине в Сен-Реми и проведя пять минут наедине с Богиней Глины, они понимали, что совершили ошибку. Она была одной из самых эгоцентричных и мелочных женщин на земле.

Клара поражалась тому, как человек, начисто лишенный даже элементарных эмоций, мог создавать такие шедевры. «А ты просто мучаешься и истязаешь себя, когда работаешь», — пропел внутри мерзкий тоненький голосок, который всегда составлял ей компанию.

Поверх края своей кружки она бросила быстрый взгляд на Питера. У того к подбородку прилип кусочек шоколадного кекса. Клара инстинктивно провела рукой по лицу, и, конечно же, тоже размазала у себя на лбу кекс, только ореховый. Но даже с этим нелепым шоколадным кексом на лице Питер выглядел сногсшибательно. Он был красив классической мужской красотой. Высокий, широкоплечий, как лесоруб, ничем не напоминающий утонченного художника, каким был на самом деле. Его волнистые кудри уже поседели, он постоянно носил очки, а в уголках глаз и губ притаилась паутинка морщинок. Ему недавно исполнилось пятьдесят, и он выглядел как бизнесмен, собравшийся на досуге отправиться в плавание. Почти каждое утро Клара просыпалась и смотрела, как он спит, и ей до боли хотелось раствориться в нем, прижать к своему сердцу и защитить ото всех мирских невзгод и тягот.

Голова Клары вечно играла роль магнита для пищи. Ее можно было смело назвать Кармен Мирандой выпечки и хлебобулочных изделий. Питер, напротив, всегда оставался безукоризненно чистым и опрятным. На улице мог идти проливной дождь, а он возвращался домой чище, чем выходил. Но иногда случались восхитительные моменты, вот как сейчас, когда природная аура подводила его и к лицу прилипал кусочек чего-нибудь эдакого. Клара знала, что должна сказать ему об этом. Но не сказала.

— Знаете, — произнес Питер, и даже Айрине взглянула на него, — я думаю, это замечательная картина.

Айрине фыркнула и многозначительно посмотрела на Анри, который великолепным образом проигнорировал ее. Питер нашел взглядом Клару и несколько мгновений, не отрываясь, смотрел ей в глаза. Это был своего рода ритуал. Когда бы Питер ни входил в комнату, он поначалу обводил ее взглядом, пока не находил Клару. А потом расслаблялся. Окружающие видели высокого, импозантного мужчину, а рядом с ним неряшливую супругу и никак не могли взять в толк, почему они вместе. Некоторые особо рьяные, к числу которых принадлежала и мать Питера, считали это надругательством над природой. Клара была для него центром мироздания, олицетворяя собой все хорошее и счастливое, что он надеялся отыскать в этом мире. Когда он смотрел на нее, то не видел ни растрепанных волос, ни мешковатых платьев, ни старомодных и нелепых очков в роговой оправе. Нет. Он видел свою тихую гавань. Хотя, естественно, в данный момент он видел и следы орехового кекса у нее на лбу. Инстинктивно он провел рукой по лицу, мимоходом смахнув кусочек шоколадного кекса, прилипший к подбородку.