Книга Взрослые сказки - Александр Попов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Счастливые часов не наблюдают, непоседам пространство не помеха, суетливые ни дню, ни ночи покоя не дают. А есть всепогодние, по флюгеру живут. Кто от жира бесится, кто от зависти с ума сходит, у кого от скуки скулы ломит. Со времен Ноя любят люди на пары делиться.
И парням проще, и девки не возражают.
Частной собственности лишили дедушку с бабушкой. Родителям улыбнулось пожить частной жизнью без частной собственности. За сыном подсматривали, подслушивали, подкладывали, пытались от работы отстранить. Не было у него ни жизни частной, ни частной собственности. Тогда-то и родилось собственное правило: «Больше имени не имей!»
Сказки пишут из рая, сочиняют в аду.
Ему обычно били морду.
Когда дослужился до пощечины, обиделся.
Если мешаешь, значит, столб! Жди наград в виде проводов, указателей пути, объявлений.
Государство – огород, в нем грядки – города, граждане – деревья.
Да, чуть не забыл – встречаются и чучела огородные.
По длине ногтя недели день. Чесаться удобно – пятница. Сломался ноготь – понедельник.
Я люблю глобусы. Они у меня женщины. Люблю от макушек Северного полюса до ступней Антарктиды. На экваторах талий отогреваю озябшие руки. С Эверестов грудей разглядываю миры. Любуюсь разноцветными озерами глаз, лесами ресниц, степями щек, травами бровей. В кратеры ушей люблю нашептывать сокровенное.
Кто я? Может, Миклухо-Маклай? Колумб? Пржевальский? Нансен? Знаю точно: после моих посещений белых пятен на глобусах нет и не ожидается.
В чувствах нет ступеней, сорвал стоп-кран – и кранты.
День после дождя, ребенок после игры, полководец после победы, поэт после поэмы, мужчина после женщины.
– Вы много ели о себе плохого?
– Только этим и питаюсь.
– А пьете что?
– Не пью.
– Почему?
– Плеваться не хочется.
Он ни перед кем не вставал на колени. Умер в тюремной больничке. На вскрытии сердца в груди не обнаружили. Всполошились. Прошмонали. Отыскали в левом колене. У коленонепреклоненных там его место.
Оно за красные углы изб, за красных лент изгибы, за красные юбки баб, за красные губы вишен.
Пока билось, а как ушло – всё посинело.
Со взрослой жизнью познакомился поздно. Долго не мог из детства выйти. Не скажу, что знакомство из приятных.
Любопытно, смешно, грустно…
Смелых мало. Большинство по принципу, как бы чего… А случается. Солнце встает, вода бежит из крана, на столе хлеб в ожидании рук, за окном деревья, которые не срубили, сотни стихов на верхних полках, стрекозы, старики, дети на качелях.
Слава Богу, что случается, слава Богу!
Потерялся. Родился в одной стране, живу в другой. Из города своего не уезжал, а его не узнать. Вместо бань банки, на месте детских садов – судьи. Дороги изменили людям, они их не любят. Дядя Стёпа милиционер не стоит на цыпочках, он полицай. Сирень сбежала, тополя приуныли. Много аптек и парикмахерских.
Я не фотограф, но знаю: несчастье делит людей на фас и профиль.
Человек сам себе невидимка. Он не может правым глазом заглянуть в левый. Более удаленных планет, чем глаза человеческие, во вселенной не отыскать.
Господь всё дублировал. Убегут обезьяны с Земли, их заменят попугаи. Улетят совы, кошки помогут.
У человека дублера нет.
Те, кому по плечу, поплачут.
– Ты зачем каждый вечер пересчитываешь мои пальцы? Их десять было, десять и осталось.
– Я не пальцы считаю, себя в них.
Он не летал самолетами, не ездил поездами. Избегал полицейских и врачей. Он не мог простить им привычки заглядывать в паспорт.
Познакомили с тишиной. Пришлась по душе. Фаты не нашлось, но ушли вместе.
Те, что остались, вещи присвоили. Воспользоваться, впрочем, не смогли: слишком шумели.
По ночам любил брюнеток, утром рыжих, днем блондинок, по вечерам шатенок. Звали Сутки.
Он был драконом с четырьмя головами.
Он заполнял три колонки. В первой стояли цифры до, во второй – после, в третьей разность. Первые две пестрели разнообразием. Третья упорствовала постоянством. Постоянство весило двадцать один грамм. Когда сумма в третьей достигала пятисот грамм, покупал бутылку. Пил за души и плакал. Если бы кто-то догадался взвесить слёзы, они бы попали в третью колонку.
Человек рождается с душой в двадцать один грамм. А дальше, если принуждает себя трудиться ежедневно и еженощно, то душа в лучшую пору жизни может достигать 31 грамма. Ровно столько весила душа царя Давида, что запечатлено на его знаменитой печати, где число правильных треугольников – тридцать один.
– До чего ты так низко пал?
– До воды в колодце.
