Книга Узорчатая парча - Тэру Миямото

И действительно, относительно Вас и Юкако Сэо я решительно ничего не могла сказать. Отец позвонил домой секретарю господину Окабэ и сказал: «Случилась ужасное. Возьмите мою машину и немедленно приезжайте в Арасияму!» Тон у него был удрученный. Он продиктовал Окабэ адрес больницы и положил трубку. Потом сунул в рот не прикуренную сигарету, посмотрел на меня и перевел взгляд на пейзаж за окном. Мне отчего-то врезалась в память эта картина: отцовское лицо и вид из окна больничного коридора в сумеречный предрассветный час. Когда не стало мамы, у отца было точно такое же выражение лица. Тогда он тоже как-то рассеянно, почти бессознательно сунул сигарету в рот. Мне было семнадцать, когда умерла мама. Врач сказал нам, что мама скончалась, – и я взглянула на отца, сидевшего у маминого изголовья. Отец всегда был очень сильным человеком, и я ни разу не видела у него даже признаков слабости духа. Вот и тогда он совершенно бездумно, рассеянно достал из нагрудного кармана сигарету и вложил ее в рот. В сущности, этот жест совершенно не соответствовал месту и обстановке. Теперь он стоял в длинном больничном коридоре с точно таким же отсутствующим выражением лица и незажженной сигаретой во рту, глядя на бледное предутреннее зимнее небо за окном. Мне вдруг стало как-то не по себе. Я достала из сумочки коробок и поднесла ему спичку. Пальцы мои были холодны, как лед, и мелко дрожали. Отец скользнул глазами по моим трясущимся рукам и коротко выдохнул: «Ну и пусть умирает! Верно?!» Но я об этом не думала – не могла думать. Я вообще не могла осознать, что же произошло. Если бы несчастный случай… Но все обстояло иначе. Ну почему мой муж решил покончить с собой вместе с какой-то хостессой?!

Лишь через два дня Вы пришли в сознание. За это время Вы дважды были, как говорится, на краю могилы. Но все-таки выжили, проявив поразившую даже врачей волю к жизни. Вообще все это поистине поразительно. И тут у меня, наконец, появилась возможность услышать правду из Ваших уст. Но объективно получалась странная картина: двойное самоубийство по сговору произошло без сговора! Просто Юкако Сэо, задумав покончить с собой, сначала решила убить Вас и нанесла Вам удары ножом, когда вы заснули. После чего сама перерезала себе горло. Вы даже вообразить не могли, почему Юкако Сэо совершила такой поступок. Собственно, только это Вы и могли сказать. Полицейским, приходившим в палату, Вы всякий раз отвечали одно и то же: «Не знаю». Сначала полиция предположила, что именно Вы являлись инициатором незадавшегося самоубийства, но факты, всплывшие в результате расследования, а также характер нанесенных Вам ран вскоре рассеяли подозрения. Таким образом, получалось, что Вы не только не замышляли самоубийства вместе с Юкако Сэо, но, напротив, сами стали несчастной жертвой беспрецедентного злодеяния. К счастью, Вы уцелели, и, казалось, на этом вопрос был закрыт. Все были удовлетворены – кроме меня. История о попытке самоубийства с любовницей женатого завотделом некоей строительной компании попала в газеты. Благодаря кровавому скандалу маленькая интрижка стала известна чуть ли не всей стране. Это было ужасным ударом не только для меня, но и для отца, прочившего Вас в свои преемники.

А помните ли Вы тот наш разговор?… Врачи сказали, что дней через десять Вас можно будет выписать из больницы. Стоял теплый погожий день, когда я вошла в палату со сменой одежды и коробочкой мускатного винограда, который купила по пути в больницу – в универсаме на улице Каварамати. Путь по длинному коридору от комнаты ожидания до палаты я преодолела с уже въевшимся чувством страха, почти крадучись. Я дала себе слово, что не задам ни одного вопроса до тех пор, пока Вы окончательно не поправитесь. Но всякий раз, когда я шла по коридору, меня раздирали противоречивые эмоции. Наряду с сочувствием к Вам во мне вскипала волна неодолимой злости и обиды, и мне хотелось бросить Вам в лицо слова гнева, ревности и печали… Когда я вошла в палату, Вы стояли в пижаме у окна и смотрели на улицу. При виде меня Вы не проронили ни слова и снова повернулись к окну. Я подумала тогда: интересно все-таки, как он намеревается объяснить своей жене то, что случилось? Рана Ваша практически зажила, так не пора ли нам объясниться? Погода чудесная, в палате работают батареи и очень тепло, значит, сегодня мне удастся хладнокровно поговорить с Вами. А потому, укладывая вещи в ящик под кроватью, я открыла рот с намерением произнести как можно более равнодушно заранее заготовленную фразу: «Ну а теперь объясни мне, пожалуйста, все – так, чтобы я смогла понять, что же случилось…» Однако с языка у меня слетели совершенно иные слова – язвительные и возмущенные.

– Твоя связь… В этот раз ты перешел все границы! – выпалила я. После такого мирный ход беседы стал уже невозможен. В конце концов, я была всего-навсего женщиной, к тому же совершенно незрелой. Теперь-то я понимаю это.

– Ты ведь едва не лишился жизни! Поразительно, что ты вообще выжил! – добавила я. Вы выслушали мою тираду молча, даже не обернувшись.

Хорошо помню, как я упрямо бросала Вам в спину жестокие слова. Эти статейки в газетах, набранные крупным шрифтом, эти пересуды и пересмешки даже на фирме отца… По кварталу Короэн наша домработница Икуко ходила с низко опущенной головой…

Я все больше расходилась, и голос мой невольно срывался на визг: в нем зазвенели слезы. Ваше молчание приводило меня в исступление.

– Не знаю, смогу ли я жить вместе с тобой после такого, – вдруг вырвалось у меня под конец, и я, сама испугавшись того, что сказала, умолкла. После этого заявления мне действительно показалось, что нам с Вами придется расстаться. После того ужасного происшествия я, конечно, злилась на Вас, но до того момента даже не помышляла о том, что мы разойдемся. Я молилась лишь о том, чтобы Вы не умерли, чтобы смерть пощадила Вас. Ни о чем другом я просто думать не могла. Я смотрела на Вашу спину, и мне казалось, что душа моя обратилась в осколок льда. Ну почему мы должны расстаться? Почему на нас обрушилось это несчастье, разделившее нас? И вообще, как это случилось, что мы, любящие друг друга, счастливые муж и жена, должны разлучиться? Но Вы упорно молчали. Было ясно, что Вы не намерены говорить. Я и так плохо владела собой, а Ваше упорное нежелание объясниться лишь подлило масла в огонь.

– Ты так и будешь молчать? – не выдержала я.

Лучи уходящего весеннего солнца осветили Ваше иссиня-бледное после тяжелой болезни лицо, и на мгновенье оно стало похоже на маску театра Но, освещенную пламенем факелов. Вы, наконец, обернулись. На губах у Вас играла легкая усмешка. То, что я услышала, показалось мне неслыханной дерзостью, даже наглостью. Даже теперь, когда я вспоминаю эти минуты, во мне закипает жгучая ярость. Вам следовало сказать иные слова. Но Вы произнесли именно это: «Если даже я извинюсь, – неужели сможешь простить?…»

Думаю, мы оба вели тогда себя недостойно. Сообщив, что врачи собираются выписать Вас дней через десять, я удалилась, так и не присев за все время, что я пробыла в палате. Выйдя из больницы, я побрела к воротам по асфальтированной дорожке – и тут увидела подъезжающую машину отца. Тот выглянул из окна и несколько растерянно посмотрел на меня. Он приехал в больницу тайком, но столкнулся со мною нос к носу, а потому вид у него был довольно сконфуженный. Похоже, он собирался о чем-то побеседовать с Вами. Но встреча со мной изменила его планы. Он велел мне сесть в машину и приказал водителю, Кодзакай-сан, остановиться у какого-нибудь кафе. Отец откинулся на спинку сиденья, будто ужасно устал, и без конца щелкал крышкой зажигалки, то открывая, то закрывая ее.