Книга Oh, Boy! - Мари-Од Мюрай

Уже на улице Лоранс с неудовольствием сообразила, что забыла задать единственный все еще актуальный вопрос: был ли Бартельми Морлеван тоже незаконным ребенком, которому Жорж Морлеван дал свою фамилию? Если это так, дети Морлеван могут распрощаться с последней надеждой обрести семью. Они окажутся на попечении государства, обреченные мотаться по приютам и интернатам в ожидании очень маловероятного усыновления.

Бартельми Морлеван жил в квартале Марэ, на шестом этаже без лифта. Это открытие, сделанное у подножия крутой лестницы, так расстроило судью, что она тут же полезла к себе в сумку. Одним движением пальцев — крак! — отломила кусочек шоколадки и воровато сунула его в рот. Поскольку впереди у Лоранс было целых пять этажей, она решила не жевать шоколад, а рассасывать. Это было такое наслаждение — позволить шоколадной массе таять на языке, обволакивать небо и десны; но и такая пытка — не позволять себе впиться зубами в твердую сердцевину кусочка. Но нет, нельзя. Размякший квадратик перекатывался во рту, так и не смятый зубами. На пятом этаже Лоранс не выдержала и смолотила все, что осталось от кусочка.

— Г-н Бартельми Морлеван?

В приоткрытую дверь выглядывал молодой человек, весь в веснушках и довольно противный.

— Не. Я Лео.

— Лоранс Дешан, судья по делам несовершеннолетних. Мне надо поговорить с г-ном Морлеваном.

— Нет его. А че надо?

Парень говорил нарочито невнятно, комкая слова.

— Это по поводу его отца, Жоржа Морлевана.

Молодой человек, который стоял, томно изогнувшись, правым бедром вперед, резко переменил позу, выставив на этот раз левое, и крикнул:

— Барт ч’хать х’тел н’ ев’о папашу!

— Возможно, — сказала Лоранс. — Но решать это не вам. Я хочу видеть г-на Морлевана у себя во вторник, тринадцатого, в одиннадцать часов. Вот моя карточка. Вы не забудете? Во вторник, явка обязательна. Закон есть закон.

Парень не сказал, что ему «ч’хать» на этот закон, но взгляд его, стрелявший куда угодно, только не в глаза молодой женщине, говорил это за него.

Лоранс вернулась домой с ощущением, что зря потратила утро. Кто же добровольно возьмет на себя заботу о трех сиротах? Потом повторила про себя имя одаренного мальчика: «Симеон Морлеван», и улыбнулась. Она сама о нем позаботится.

Но в планы Симеона это не входило. Взяв в оборот социальную сотрудницу, мальчик узнал все, что она выяснила о других Морлеванах по своим каналам. В понедельник вечером в комнате девочек он держал с сестрами совет — они называли это «пау-вау». В лучших традициях индейских племен все трое завернулись в одеяла и, сидя по-турецки на полу, приступили к обсуждению. Раньше, когда дети еще жили дома, они пускали во время пау-вау по кругу зажженную трубку. Жорж, их отец, считал, что это очень забавно. Он поощрял все их чудачества. «До чего ж ты безответственный», — говорила мама. Она говорила это так часто, что в конце концов он подтвердил ее правоту. Взял и ушел.

— Слушайте, девочки, — говорил Симеон, сидя по-турецки и драпируясь в одеяло. — Вот в каком мы положении. На свете есть еще двое Морлеванов.

— Мальчики или девочки? — спросила Венеция, для которой этот вопрос был самым важным.

— Одна из них женщина, она офтальмолог.

Венеция даже не успела попросить у сестры объяснений. Моргана тут же, как будто она была Симеонова копия с субтитрами, сказала:

— Доктор, который лечит глаза.

— Ее зовут Жозиана. Вообще-то она не настоящая Морлеван. У нее та же фамилия, что у нас, потому что папа ее признал.

— Где признал? — спросила Венеция.

Симеон кивнул сестре. Моргана лишь на миг задумалась.

— Это значит, он ее взял в приемные дочки. Как Лексану, мою школьную подружку.

— А, ну ладно, — покладисто кивнула сестренка.

— Другой — настоящий Морлеван. Он наш сводный брат. Он работает в антикварном магазине.

Говорить «продавцом» Симеону не хотелось. Продавец — значит ничтожество, безмозглый тип. Зато лучшее он приберег под конец:

— Его зовут Бартельми.

— Ух ты! — вскричали сестры.

— Прямо как волхва, — восхитилась Венеция.

Моргана и Симеон с улыбкой переглянулись. Оба знали, что сестренка перепутала с Бальтазаром. Но образ старшего брата, который приедет на верблюде, им тоже понравился. Долгая пауза была насыщена магией. При всем своем уме, Симеон даже предположить не мог, что старший брат, может быть, «ч’хал» на них…

Г-жа судья, ожидая во вторник утром всех Морлеванов, не тешила себя подобными иллюзиями. Перед встречей они с социальной сотрудницей уточняли последние детали.

— Г-же Жозиане Морлеван тридцать семь лет, — докладывала Бенедикт Оро. — На самом деле ее фамилия должна быть Пон. Ей было пять лет, когда Жорж Морлеван удочерил ее. Да и теперь она не должна бы зваться Морлеван.

— Почему? — удивилась Лоранс.

— Она уже три года замужем за неким г-ном Танпье. Просто не захотела менять фамилию из-за врачебной практики.

Безусловно, связь офтальмолога с детьми Морлеван была очень косвенной.

— Жаль, — вздохнула судья. — Врач из престижного района, идеальный был бы вариант.

Женщины обменялись улыбками. Обе они, каждая по-своему, принимали близко к сердцу дело Морлеванов, и это их сближало.

— Бартельми Морлеван — тому всего двадцать шесть, — вернулась к своему докладу Бенедикт.

— Вы его видели?

— Нет. Ни его, ни офтальмолога. Вот он действительно сын Жоржа Морлевана, но отца никогда не видел.

— Сводный брат, — задумчиво протянула судья.

Можно ли взвалить на молодого парня такой неподъемный груз — ответственность за трех детей? И должна ли она, судья, грозить ему законными карами, если он откажется иметь дело с братом и сестрами?

— Да, войдите!

Лоранс глянула на часы. Было только 10:50.

— Г-жа Жозиана Морлеван, — объявила секретарша, приоткрыв дверь.

— Ну-ну, — пробормотала себе под нос судья. — Значит, врач из престижного района.

Социальная сотрудница вытянулась в струнку на своем стуле. Лицо у нее сделалось напряженным от любопытства. Положение детей Морлеван было таким отчаянным, что поневоле хотелось, чтобы появился Зорро. В данном случае Зорро был в строгом английском костюме светло-серого цвета и пуловере от Родье.

— Добрый день. Г-жа Дешан? С вашего разрешения, должна сказать, что сегодняшний вызов поставил меня в крайне неловкое положение. Сегодня ровно в одиннадцать я должна была оперировать пожилую даму по поводу катаракты. У врача время расписано, нельзя им так произвольно распоряжаться.

Жозиана Морлеван говорила подчеркнуто холодно. Она не какая-нибудь простушка, и надо дать это понять с самого начала.