Книга Модницы - Линн Мессина

Не верьте ни одному слову. Ничего хорошего в ней нет. Характер у нее тот еще, терпения, как виски на дне стакана — один глоток, и его нет. Доброта — болезнь слабаков, и, если ты возьмешь неделю отгулов после смерти матери, она скорчит при всех такую мину, будто твои личные прихоти доставляют ей большое неудобство. Джейн обожает прилюдно унижать людей, и, если тебя не застанет врасплох неожиданный вопрос, скажем, про подолы в пятидесятых, она будет копаться в запаснике, пока не найдет такое, чего ты не знаешь, — например, как была одета Марта Вашингтон на инаугурации Джорджа. Совещания с ее участием — это нечто. Ощущение всегда такое, будто выступаешь перед Верховным судом по делу, о котором ничего не знаешь — ну-ка, быстро назови три причины забастовки червей-шелкопрядов в Верхней Вольте (это вопрос с подковыркой; черви-шелкопряды не входят в профсоюз). Джейн — это фабрика кошмарных снов, а ты хорошо смазанный винтик, который помогает ей работать без перебоев.

К счастью, Джейн почти всегда в разъездах, в Нью-Йорке Джейн бывает редко, но уж если она в редакции, эффект нарастает в геометрической прогрессии, его можно измерять в баллах как землетрясение. Когда она бывает два дня подряд, разрушения в сотню тысяч раз сильнее, чем если бы заскочила на день. Небольшие деревни рушатся, а твоя самооценка, и так уже трещавшая по швам из-за ненадежной конструкции, исчезает в клубах пыли.

Ты терпишь ее нападки два года, пока наконец не получаешь повышение, которое она держала у тебя под носом как морковку больше полутора лет. («Потерпи еще немного, Виг… Должность ассистента редактора в „Моднице“ многого стоит».) И вот когда ты уже готова разбить компьютер топором и повернуться спиной к обломкам, Джейн вызывает тебя к себе в кабинет и сообщает хорошие новости. Ты все еще в журнале и все еще под обстрелом, но ты больше не на передовой. На твоем месте другая старательная новенькая, и теперь ее задача держать удар. Новой жертве платят за то, чтобы она тебя прикрывала. Ты так рада и так стыдишься своей радости, что отводишь взгляд в сторону каждый раз, когда проходишь мимо стола новенькой.

Каждый год по настоянию Джейн мы печатаем статью о классическом стиле Джеки Кеннеди или изящной элегантности Грейс Келли, будто мы первые до этого додумались. Все уже сто раз видели все эти картинки, только текст под ними был лучше написан.

Секрет успеха Джейн в том, что она приходит в растущие журналы, которые и так на подъеме, а потом приписывает себе их неизбежное увеличение продаж. Она уже так делала в «Лице» и «Путешественнике» и снова так сделает, когда на горизонте появится что-то новое и многообещающее. У нее гениальные способности к саморекламе и холодный шик, который нравится издателям женских журналов.

Не ты одна ждешь не дождешься, когда она нас бросит.

Складывается заговор

Когда хочется хоть ненадолго скрыться от всех, лучше всего лифт. Если повезет, проедешь в одиночестве все двадцать два этажа.

В дамской комнате по-настоящему не уединишься. Вечно ходят туда-сюда, двери кабинок низкие, так что видишь лбы сослуживиц, которые застегивают джинсы.

Однако Эллисон, Сара и Кейт здесь, похоже, как дома. Я все оглядываюсь на дверь, то и дело ожидая чьего-нибудь появления, а они сидят на столах и прихорашиваются перед нелицеприятными зеркалами.

— Время настало, — говорит Сара.

— Какое время? — переспрашиваю я. Поразительно, сколь многого я, оказывается, не знаю! Не знаю, почему время настало, не знаю, как я могу быть краеугольным камнем и что за план сместить Джейн.

Эллисон берет один из бесчисленных флаконов на столе. Она наклоняется, откидывает волосы и спрыскивает их. Сегодня на ней серые полотняные брюки и белая блузка без рукавов. Этот наряд по идее элегантный и стильный, но на Эллисон выглядит так, будто она напялила его утром, потому что все остальное было в стирке. Убирая челку, она говорит:

— Настало время нанести удар.

Я отрываю взгляд от двери. Мы сидим здесь уже десять минут, и она не открылась ни разу. Начинаю верить, что и не откроется.

— Нанести удар? — переспрашиваю я.

— Сейчас у нас как раз есть шанс, — говорит Кейт.

— Какой шанс? — Эллисон снова наклоняется и повторяет процедуру. Когда она выпрямляется, лицо у нее красное, других изменений незаметно.

— Маленький шанс, — добавляет Сара на случай, если я вдруг решу, что шанс большой.

— Маргерит Турно ни за что долго не продержится как директор редакции, — говорит Эллисон и ставит лак на место, явно довольная результатом своих усилий. — Джейн как пить дать уволит ее через два месяца.

Сара закатывает глаза.

— Два месяца? Ха! Неделя, точно вам говорю.

— Больше недели, — говорит Кейт. — Скорее месяц.

— Целый месяц? — не верит Сара.

— По меньшей мере столько потребуется на то, чтобы документы о ее приеме на работу прошли через отдел персонала, — логично объясняет Кейт. — Нельзя уволить человека до того, как его официально наняли.

Это объяснение удовлетворяет всех троих, и они поворачиваются ко мне. Я тихо-мирно сижу на кушетке, прислонившись к мягкой спинке. Краеугольный камень, хитроумный план, маленький шанс, время нанести удар — я слушаю внимательно. Не знаю почему, но внимательно.

Они смотрят на меня голодными и ждущими глазами.

— И что?

— Ты поможешь? — говорят они хором, будто команда болельщиц.

— Не знаю. А что за план?

Эллисон смотрит на остальных. Кейт бровями сигналит отрицательный ответ. Сара поддерживает ее, уже более заметно покачивая головой. Эллисон вздыхает.

— Мы не можем выдать тебе план, пока ты не согласишься помочь.

— Я не могу согласиться помочь вам, пока вы не откроете мне план.

Ни в коем случае ни во что не ввязываюсь вслепую. Это всегда плохо кончается.

Моя несгибаемая воля их раздражает, и они переглядываются, передавая друг другу целые сообщения путем хлопанья ресницами. Надо бы выйти и дать им обсудить дело наедине, но мне слишком уж удобно сидеть, и я остаюсь на кушетке. Они могут сколько угодно обмениваться ресничными сигналами, но рано или поздно все равно откроют мне план. Исход предрешен. Я краеугольный камень.

Эллисон

Редактор отдела красоты должен обладать шиком. Об Эллисон Харпер этого ни за что не скажешь. Она, конечно, старается, носит правильные сандалии (от Джимми Чу), правильные брюки (от Эммануэль Унгаро) и правильную помаду (Lip Glass от MAC). На манекене ансамбль был бы безупречный, и все же слишком она несуразна, и это выпирает.

Эллисон тридцать два, на три года больше, чем мне. В последние месяцы ее бодрый характер стал портиться. Эллисон снова обошли с должностью старшего редактора — на этот пост специально сманили человека из другого модного журнала, — и она начинает кое-что понимать. Понимать, что будущее может и не сложиться, и что, несмотря на красивые глаза, она не Элизабет Беннет. Эллисон Харпер не героиня своего собственного романа. Она Шарлотта[3], второстепенный персонаж, она обменяет свои мечты на компромисс, но не факт, что это поможет. Если до сих пор она верила, что в прошлой жизни была Клеопатрой, то теперь начинает понимать, что была никем, безымянной рабыней, чье существование не оставило следа в истории.