Книга Агнес - Петер Штамм

— Прямо невероятно, что мы делали этой ночью, а ведь каждую секунду миллионы людей занимаются этим по всему миру.

Агнес заперлась в ванной, когда пошла принимать душ. Вышла она совершенно одетой, и я спросил, не стесняется ли она меня.

— Нет, — ответила она, — я всегда запираюсь, даже если одна дома. У моих родителей ванная не запиралась. Иногда они ходили в туалет, пока я принимала душ.

Я брился, а Агнес спустилась вниз в магазинчик, купить хлеба для тостов и апельсинового сока.

— Продавец пялился на меня, — сказала она вернувшись. — Он, должно быть, вспомнил, как видел нас вдвоем вчера вечером. Когда я платила, он облизывал губы и подмигивал мне.

Я сварил кофе и яйца, поджарил хлеб. За завтраком Агнес спросила меня про мои книги. Я показал их ей. Она полистала их и пожалела, что не знает немецкого.

— Сигары и велосипеды, несомненно, вызывают у тебя жгучий интерес, — заметил я.

— Я бы хотела узнать, как ты пишешь. У тебя длинные фразы, так ведь?

Мне было немного неловко за скудноватые трофеи прожитой мной части жизни. Я показал Агнес маленькую книгу рассказов, опубликованную много лет назад, и рассказал ей о своих литературных замыслах, незавершенных. Я действительно несколько лет назад начал писать роман, но так и не смог продвинуться дальше первых пятидесяти страниц. Агнес попросила меня рассказать ей, о чем роман, и пока я пытался кое-как связать то, что еще мог вспомнить, мне вдруг показалось смешным, что человека в моем возрасте могут занимать подобные идеи.

— Я больше его не пишу, — сказал я, — уже несколько лет. Когда-нибудь приходится признаться себе…

— Тебе не надо было бросать, начало звучит интересно.

— Мне никогда не удавалось справиться с сюжетом. Все оказывалось таким искусственным. Меня опьяняли мои собственные слова. Это так бывает, когда поёшь и не слышишь слов, одну только мелодию. Как в этих итальянских операх, которые никто не понимает.

Мы ели молча.

— Зачем ты взял свои книги с собой в Чикаго? — спросила Агнес. — Они тебе нужны?

— Нет, я никогда их не открываю. Или очень редко.

— Ты еще помнишь, что в них написано? Ты что-нибудь понимаешь в сигарах?

— Кое-что. Если я беру эти книги в руки, то не для того, чтобы их перечитывать. Они напоминают мне о времени, когда я над ними работал. Они — как зашифрованная память. Наткнувшись на книгу о вагонах, я буду думать о тебе и Чикаго.

— Звучит так, словно мы уже расстались.

— Нет, извини, я вовсе не в этом смысле.

— Моя диссертация тоже попадет в библиотеку, — сказала Агнес. — Мне нравится думать о том, что все, кто когда-либо станут заниматься симметрией в кристаллических решетках, будут натыкаться и на мое имя.

Мы вместе пошли в библиотеку.

— Ты видел Стоунхендж? — спросила Агнес, пока мы шли.

— Я как-то там был, — ответил я, — это было ужасно. Прямо рядом с монументом проходит автотрасса, и вся местность превращена в огромную ярмарку. Камней почти не видно за сувенирными киосками.

— Я там не была, но меня заинтересовала одна теория. Ее придумала женщина. Имени я не помню. Она считает, что у камней нет ни астрологического, ни мифологического значения; первобытные люди установили их только для того, чтобы оставить после себя след, отметину. Потому что они боялись, что природа поглотит их, что они исчезнут. Они хотели показать, что кто-то там был, что там жили люди.

— Многовато работы, если только для памяти.

— Но и пирамиды тоже, может быть, и башня «Сеарса»… Ты уже бывал в здешних лесах?

— Нет. Я еще ни разу не выезжал за город.

— Они бескрайние. Все деревья одинаковой высоты. Если сойти с дороги — заблудишься. Пропадешь, и никогда тебя не отыщут.

— Когда-нибудь в любом месте кто-нибудь да появится.

— Девчонкой я была скаутом, — рассказала Агнес. — Мой отец настоял, хотя я все это ненавидела. Как и другие девочки. Однажды мне пришлось поехать с ними в лагерь в Кетскиллс. Мы жили в палатках, сами вырыли яму для туалета. Мы построили веревочный мост, и одна девочка сорвалась и упала, дочь нашего соседа. Я всегда ее ненавидела. Училась она плохо, но руки у нее были умелые, и она часто помогала моему отцу в саду. Он относился к ней так, словно она была его дочерью, и всегда говорил, что хотел бы, чтобы у него была такая девочка. Сначала мы подумали, что с ней ничего не случилось. Ее звали Дженнифер. Но потом, два или три дня спустя, ее просто нашли поутру мертвой в палатке. Это было ужасно. Все кричали, и одной из воспитательниц пришлось пешком идти в ближайшую деревню. Тогда пришли люди с носилками и унесли Дженнифер. А мы поехали назад на автобусе и всю дорогу ревели. Только я не ревела. Я не радовалась ее смерти, но и скорби у меня не было. А еще я была рада, что можно ехать домой. Потом все набросились на меня, словно это я ее убила. Мой отец был хуже всех. До того я ни разу не видела, чтобы он плакал. Я думаю, если бы умерла я, он плакал бы меньше, а может быть, не плакал бы вообще.

7

Я уехал на пять дней в Нью-Йорк, чтобы достать книги, которые я не смог найти в Чикаго. Со времени знакомства с Агнес я вновь стал работать интенсивнее. Одна только мысль, что она где-то рядом, что я встречусь с ней, подгоняла меня. Хотя писал я о вагонах класса люкс, сам я из соображений экономии взял сидячее место во втором классе. Ночной поезд был почти полон, и я радовался, что место рядом со мной осталось незанятым. Но уже на второй остановке, в Саус-Бенде, на него уселась бесформенно толстая женщина. На ней был тонкий пуловер с вышитым Санта-Клаусом, она пахла застарелым потом. Ее колыхавшееся тело перетекало через ручку кресла, разделявшую нас, и сколько я ни вжимался в сиденье, я не мог не прикасаться к ней. Я встал и пошел в буфет, который был далеко, в начале поезда.

Я пил пиво. Медленно темнело. Местность, по которой мы ехали, была какая-то невнятная, неопределенная. Когда пошли леса, я понял, что имела в виду Агнес, когда говорила, что в них можно исчезнуть бесследно. Время от времени мы проезжали мимо домов, стоявших не поодиночке, и все же деревней это назвать было нельзя. И здесь, подумал я, тоже можно исчезнуть, и никто тебя не найдет. Со мной заговорил молодой человек. Сказал, что он массажист и едет к своим родителям в Нью-Йорк. Он рассказывал о своей работе, потом завел речь о магнетизме и ауральной терапии, или что-то в этом духе. Я стоял рядом с ним, смотрел в окно и пытался не слушать его.

Когда он предложил мне свои услуги со скидкой, как знакомому, я ушел обратно в свой вагон. Толстая женщина повернулась на бок и стала занимать еще больше места. Она спала и при этом сопела.

Я перебрался через нее и втиснулся в кресло. В кармашке кресла перед ней торчала книжка «What Good Girls Don't Do»[3]. Я осторожно вытащил ее и перелистал. В середине я обнаружил схематическое изображение половых органов и две диаграммы, отображающие, согласно подписи, протекание оргазма у мужчины и женщины. Когда я засовывал книгу обратно в кармашек, женщина проснулась. Она улыбнулась мне и сказала: