Книга Крылья ветров - Лариса Петровичева

– Смешной ты.

Саша покраснел и отвёл глаза. Настя подумала, что по большому счёту ничего о нём не знает. Пятикурсник, вроде бы живёт в общаге, а так… Настя пристально посмотрела на него: высокий, светлые волосы с лёгкой волной, упрямое выражение лица и одежда из сток-магазина. Студент. Такой же, как и тысячи других.

Дальше она не додумала: в коридор вышел Игорь, уже с лёгким румянцем на щеках.

– Ну что, понесли? – сказал он. – Тут недалеко, всего три остановки.

– Ребят, я смогу идти, – попробовала встрять Настя, но парни только отмахнулись и сцепили руки в замок.

– Садись давай.

На улице было отвратительно. Дождь перестал, похолодало, и снежная каша под ногами стала подмерзать. Ботинки у ребят периодически скользили; тогда Настя вздрагивала и думала, что если её сейчас уронят, и она сломает или вывихнет что-нибудь ещё, то это будет достойным венцом её карьеры неудачницы.

– И ведь это же центральная панель… то есть улица, – бормотал Игорь.

На остановке было полно народу: закончились пары в педе и юридическом. Глядя, как студенты штурмом берут троллейбус и маршрутки, Саша прикинул и произнёс:

– Всё-таки пешком, Игорёк. Не влезем.

– Может, влезем? – попробовала предложить Настя, но мужская часть их компании хором заявила:

– Пешком!

Но пешком идти им не пришлось. Возле остановки затормозил тёмно-серый внедорожник, больше похожий на танк, чем на гражданскую машину. Дверь со стороны пассажира открылась, и оттуда выглянул отец Даниил.

– Здравствуйте! – дружно протянула троица, а отец Даниил улыбнулся и сказал:

– Здравствуйте, ребята. Усаживайте Настю, мы её подвезём.

То, что за рулём машины находится Зонненлихт, Настя поняла только тогда, когда Саша устроил её на заднем сиденье и примостился рядом. Игорь помахал им рукой и тотчас же умудрился ввинтиться в переполненный автобус, а Настя подумала, что сейчас больше всего хотела бы оказаться за километр отсюда. Зонненлихт покосился на неё через плечо, и процедил:

– Куда?

– До поворота на Пушкинскую, до остановки, – промолвила Настя. Отец Даниил ободряюще ей улыбнулся.

– Там же до жилых домов чуть ли не километр.

Зонненлихт вздохнул.

– Какой адрес, Ковалевская?

Настя назвала адрес, искренне и от всей души желая сейчас провалиться сквозь землю куда-нибудь в Австралию, или что там находится на другой стороне земли. Машина отъехала от остановки, и Настя вдруг обнаружила, что Саша держит её за руку.

Ей стало жарко.

– Настя, серьёзное что-то? – спросил отец Даниил.

– Вывих, – ответила Настя. – Две недели больничного.

Тень лежала, распластавшись по машине, придавливала обивку, текла по дороге. Но Саша держал её руку в своей, поэтому было не страшно, поэтому можно было не зажмуриваться и отступать, а противостоять.

– Упала?

– Я уронил, – признался Саша. – А Антон Валерьевич сустав вправил.

Отец Даниил обменялся с Зонненлихтом выразительными взглядами, будто хотел сказать: «Ну вот! Именно этого я и ожидал!», на что Зонненлихт будто бы ему ответил: «Так совпало, только и всего».

– Всё будет хорошо, Настя, – пообещал отец Даниил. – Я буду за тебя молиться.

– Спасибо, – ответила Настя и добавила: – И вам тоже, Антон Валерьевич.

– И Симакович за колготки, – хмыкнул тот. – Пожалуйста, Ковалевская. Если ещё вздумаете падать, то убедитесь заранее, что я неподалёку.

Саша покосился в сторону Зонненлихта весьма неприязненно, но промолчал, только сильнее сжал Настину руку. Машина свернула на Пушкинскую, миновала пустыри с торчащими из-под снега горбылями прошлогодних растений, проехала мимо заброшенной стройки, и наконец, свернула во дворы старых домов барачной постройки, в одном из которых Настя снимала квартиру.

– Спасибо, Антон Валерьевич, – сказала Настя, когда Саша выгрузил её возле подъезда. – И вам, отец Даниил.

Священник благословил её, а Зонненлихт только фыркнул, причём не совсем понятно было, к чему фырканье относится. Машина отъехала от дома и свернула в проулок; проводив её взглядом, Саша произнёс:

– А странный этот Антон. Очень странный.

* * *

С гипсом было ужасно неудобно. Пару дней Настя маялась, привыкая к тому, что едва ходит, и просыпается ночью всякий раз, когда надо перевернуться, а потом более-менее пообвыклась.

Четырнадцать дней казались бесконечными. За окном шёл мокрый снег, приятели писали сочувственные сообщения, Настя томилась от безделья, написав черновик курсовой за сутки и проделав вперёд упражнения по английскому. На второй неделе она от нечего делать прочитала по второму кругу все имевшиеся в наличии учебники, и даже – даже! – сборник стихов Марка Дубинского (кто знает, тот поймёт, остальным придётся верить на слово). В интернете были исхожены все ссылки, несколько раз пролистаны страницы друзей и друзей Настиных друзей, найдена пара свежих анекдотов и тотчас же забыта – в итоге время остановилось и идти вперёд категорически отказалось.

Думала ли Настя, что, сидя у окна с кружкой чая и положив загипсованную ногу на табуретку, будет скучать по универу, по лекциям, по гулким огромным аудиториям с запахом мела и тоски – словом, по всему, что раньше ругмя ругала и видеть не хотела… Она сидела на стуле, поставив чашку на подоконник, и смотрела, как едут по Пушкинской машины, как идут пешеходы, как собаки выгуливают хозяев, и ей было тоскливо так, что хотелось завыть.

Она написала Юльке смс-ку с просьбой купить коньяку – хотелось напиться и задавить меланхолию хотя бы временно. Юлька не ответила, и слава Богу: постфактум Настя поняла, что вполне могла бы впасть в запой. Прыгая по комнате и кухне, выискивая то, что можно сделать ещё, Настя нашла фотографии с первого курса, которые решила отсканировать и поместить в альбом: это развлекло её на вечер, вызвало лёгкую истерику у Виты, которая увидела себя пьяную в дымину и ненакрашенную, и, когда все обсуждения по поводу закончились, Настя поняла, что ночью умрёт от тоски.

Когда она писала тоскливо-ироничную заметку по поводу гипса в свой живой журнал, во всём квартале вырубили свет. Настя чертыхнулась, кое-как выбралась из-за компьютера, и, подсвечивая себе мобильником, отправилась в туалет – искать фонарик. В подъезде хлопали двери, на площадки выходили соседи, и кто-то уже ругался и звонил в аварийку; Настя вытянула фонарик с полки и сдвинула рычажок.

Её отражение в зеркале было странным и пугающим. И… везде была тень.

* * *

Настя вышла на занятия во вторник, как раз к концерту по поводу Дня защитника Отечества. Хохлова, замдекана по воспитательной, не к добру вспомнила, что Настя умеет танцевать, и втолковывать что-то ей было бесполезно. Стоя на большой перемене в деканате – где толпились студенты с документами и личными проблемами, беседовали преподаватели и декан, немолодая усталая тётка, говорила сразу по двум телефонам, – Настя показывала Хохловой больничный, тыкала пальцем в несгибающуюся ногу, в конце концов, даже пустила слезу, но Хохлова стояла как идол, и сдвинуть её сумел бы только танк, да и то вряд ли.