Книга Рассказы из правого ботинка - Александр Рудазов

– Боюсь, так, батенька, – грустно кивнул профессор. – Я уже проверил, сомнений быть не может… Все эти дамы – жертвы Снегохода…

Снегоходом пресса прозвала серийного убийцу, действующего в Москве и Подмосковье уже шестой год. На нем успело повиснуть свыше сорока трупов – все женщины, все приняли смерть от ножа, все изуродованы до неузнаваемости.

Кличку «Снегоход» маньяк заполучил за то, что выходил на охоту исключительно зимой. Весной, летом и осенью он не подавал признаков жизни, как будто отправляясь в отпуск… но стоило выпасть первому снегу, как у него открывался очередной сезон.

Милиция рыла носом землю, но Снегоход оставался неуловимым.

– Может, просто совпадение? – с сомнением поджал губы Эдуард Степанович. – Может, этот гражданин просто читал про Снегохода? В газете. Или в новостях видел. Мало ли как бывает?…

– Вряд ли, батенька, – помотал головой Гадюкин. – Взгляните, какая детальность. Все совпадает до мелочей. Вот, смотрите – Ярдарова Маргарита, убита в декабре сорок третьего. На теле одиннадцать ножевых ранений – и именно столько нашему подопытному и снится. Он тычет ножом именно туда, куда тыкал наяву. Точь-в-точь, тютелька в тютельку. Откуда он мог об этом узнать? Такая информация в свободном доступе не валяется…

– А у вас она откуда, профессор? – хмыкнул Эдуард Степанович.

– Батенька, у меня все-таки высший допуск, мне на любую базу данных можно… – приятно улыбнулся Гадюкин. – Мы тут все-таки не жвачку с карбонитом испытываем…

– Ладно, допустим. Так, может, этот гражданин сам из милиции или еще откуда? Помню, когда я в ФСБ служил, вел одно такое дело – три дня потом кошмары снились…

– Нет-нет, исключено, – покачал головой профессор. – Первым делом проверил. Совершенно никаким боком не причастен. Константин Попов, две тысячи одиннадцатого года рождения, москвич, образование среднее, от службы в армии освобожден из-за убеждений…

– Откосил, короче? – фыркнул Эдуард Степанович. – Да, помню, когда я военкоматом руководил, у нас там каждый второй «косарь» на убеждения напирал – я пацифист, я пацифист! Плесень, а не люди…

– Батенька, опять вы на своем коньке? – пропел Гадюкин, не переставая приятно улыбаться. – Что делать-то предлагаете?

– Не похож он на серийного убийцу, – задумчиво осмотрел спящего Попова главбез. – Малахольный какой-то.

– Да, мне он тоже показался рохлей, – согласился Гадюкин. – Но вам ли, батенька, не знать, как редко маньяки бывают похожи на маньяков… Выглядели б они, как вон Лелик, насколько б милиции работа облегчилась…

Эдуард Степанович сердито поморщился, развернул эль-планшетку, включил коммутирующий режим и начал сразу четыре разговора – два речевых и два письменных. Пальцы старого службиста так и порхали над виртклавом, правый зрачок гонял курсор от иконки к иконке, губы непрестанно шевелились, раздавая распоряжения.

Высокопоставленные служащие НИИ «Пандора» пользуются очень и очень немалыми полномочиями.

– Сожалею, профессор, – устало вздохнул он через несколько часов. – Мы еще поищем, конечно, но, боюсь, тут у нас пшик. Его проверили по всем каналам, час назад обыскали квартиру, просмотрели досье всех знакомых… Зацепиться не за что. Даже ножа не нашли – только обычные кухонные…

– Что ж вы так, батенька… – огорчился профессор. – Я вам тут, можно сказать, все на блюдечке преподношу, а вы даже успех развить не можете… Ай-яй-яй. Если бы я тоже так работал, не было бы у меня Нобелевской премии!

– Профессор, так у вас ее и так нету, – странно посмотрел на него Эдуард Степанович.

– Шутка! – ничуть не смутился Гадюкин. – Ну да ничего, батенька, еще не вечер! Нету – так будет!

Эдуард Степанович неопределенно хмыкнул, прошелся по лаборатории и вперил в Попова пристальный взгляд.

Тот улыбался во сне.

– Ничего не могу поделать, профессор, – мрачно подытожил главбез. – Ни один суд не примет в качестве доказательства сон. Тем более, официально вашей машины пока еще не существует – миф, выдумка, ничего больше.

– Знаю, батенька, очень хорошо знаю… Выходит, придется нам про все это забыть?

– Выходит, придется. Советую вам стереть эту запись и сделать вид, что никакого Попова у нас никогда не было, а о Снегоходе вы вообще ничего не слышали. Мы с вами ничего не видели и не слышали, запомните.

– Всенепременно, батенька, – пообещал профессор, надевая резиновые перчатки и доставая инъектор. – Лелик, подай-ка мне капсулу… ты знаешь, какую…

– Ру-га, Ху-Га! – прорычал великан, протягивая Гадюкину крохотный цилиндрик.

Пока профессор заряжал инъектор, Эдуард Степанович внимательно изучил бумаги, подписанные Поповом, спрятал их за пазуху, сделал скучное лицо и отвернулся.

Гадюкин развернул эль-планшетку, включил микрофон и добродушно продиктовал, одновременно нажимая на поршень инъектора:

– Двенадцатое апреля две тысячи сорок четвертого года. Проект «Морфей», эксперимент сорок три окончился неудачей. Несмотря на все принятые меры, подопытный скончался. Смерть зафиксирована в ноль три часа пятьдесят две минуты. Конец записи.

Порой два процента – это не так уж мало.

Искусственный мозг

Эдуард Степанович откусил кусок бутерброда с сервелатом, вышел из лифта, повернул направо и остановился перед табличкой «А. М. Гадюкин».

– Доброе утро, Мила, – кивнул он секретарше, входя внутрь. – У себя?…

– Сами не видите? – отстраненно махнула рукой та.

Действительно, из-под двери струился сизый дымок и слышалось глухое бурчание ассистента Лелика. Эдуард Степанович вспомнил, как это горбатое страшилище впервые появилось в НИИ «Пандора», и невольно усмехнулся.

Что ни говори, подобное случается нечасто…

– Доброе утро, профессор, – вошел в лабораторию главбез, проглатывая последний кусочек бутерброда. – Чем заняты?

– Паяю, батенька, – дружелюбно ответил Гадюкин, с удовольствием вдыхая миазмы расплавленного олова.

– Что паяете?

– Просто паяю. Меня это успокаивает. Да вы присаживайтесь, батенька, присаживайтесь, я уже заканчиваю, – отложил паяльник Гадюкин. – Чай, кофе?

– Чаю, если нетрудно, – сделал выбор Эдуард Степанович.

– Нетрудно, нетрудно. Лелик, сделай Эдуарду Степанычу чайку.

– Ру-га! – прорычал Лелик, возясь с чайником. Почти трехлитровый сосуд в его ручищах выглядел совсем крошечным. – Ху-гу?

– Две ложки, – ответил Эдуард Степанович, доставая из кармана бутерброд с ветчиной, завернутый в фольгу. – А что, профессор, какие творческие планы? Над чем сейчас корпите?

– А у меня сейчас, батенька, как раз никаких творческих планов нету, один только творческий простой. Проект «Центавр» уже год не движется, проект «Цирцея» зашел в тупик, проект «Морфей» окончен и передан в бюро, проект «Зевс» признан бесперспективным… Вот разве что с «Бронтом» пока неясность…