Книга Дорога. Записки из молескина - Марианна Гончарова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она живет на даче. Домой приехала полить цветы. И пожаловаться. А те преступники, о которых она рассказывает, действительно старожил дачного поселка, хулиганистый огромный пес и две козы. Потерпевший – муж Эльзы Куновны, интеллигентный близорукий рассеянный учитель астрономии Всеволод Владимирович.
* * *
На балконе курит Эльвира, девушка средних лет.
– Ну сколько можно, – сетует Эльвира, – ну шестой год уже! Я давно бы спросила его, что приготовить, что тебе постирать, но боюсь, что он просто удерет. Он же хронический никогда-не-женец.
– Холостяк, Эльвира?
– Еще какой холостяк!!! А сейчас вообще какой-то невнимательный стал, раздражительный такой. Ну дали мне на работе телефон одной гадалки, ну знаешь, привороты там всякие, заговоры… Да. Пришла. Рассказываю ей. Сколько можно, – я ей жалуюсь, – сколько можно встречаться под фонарями, – говорю…
А она в шар какой-то смотрит, говорит, мол, я с вас заклятье бэзбрачия сниму, а вы, в свою очередзь, попробуйце освежиць отношээния. Оживиць, так сказаць. Придумайце что-то такоооэ – ааааах! – отчего он придет сначала в нэдоумениэ, потом в экс-с-стаз, а потом и вообще поймет, что не может от такого отказаться. Только, предупредила, начнице с малого. Потоооньше, на самой грани, нюа-а-ансы, дзэтали… Понимаэцэ?
Ну хорошо, подумала я, – продолжает Эльвира, – и решила учиться. Кино одно посмотрела… Там как начинается: свечи так, дивная музыка, ну и, значит, девушка окунает кончики пальцев в его бокал с вином и потом проводит по его губам. А потом туфли сняла и стала его ноги своей ногой гладить. Ооооо! Ну вообще, да? Классно ведь, сексуально, вообще, да? Нюансы, да? Мне самой так понравилось.
Репетировала я дома. С водой сначала. С компотом. С зеркалом – чтоб видеть свое загадочное напряженное лицо. И вот встретились мы.
– Под фонарем?
– А где же еще… Короче, повел в ресторан. Свеча на столе. Вино в бокале… Я предварительно босоножки долой, под стул, пальцы ног размяла… И… А он глаза выпучил! Стал верещать, ты сдурела совсем, да? Ногу убери!.. И чего пальцами в мой бокал лезешь! Полоумная вообще, да?! Встал и домой пошел. Я сижу как дура. Еще и босая.
Освежила, называется. Дзэтали. Блин… Ну? Всю ночь проплакала. А потом дай, думаю, выясню, кто она такая, эта гадалка, которая мне такие советы дает.
А она – старая дева! Слышь? Это она мне заклятье безбрачия снимала, сволочь. Ничего! Я завтра пойду и пятьсот гривен своих, которые ей заплатила, отожму.
Эльвира выбросила окурок и сплюнула вниз.
* * *
К соседке приехал сын из Германии. Я его сначала не узнала. Такой крепкий, уверенный. Мы плетемся к морю расхлябанно, а он обгоняет нас – бежит трусцой. На пляже не валяется, как мы, а играет в волейбол с приятелями. Плавает подолгу. Потом опять играет в волейбол.
– Как Фима изменился! Какой стал красавец! – говорю его маме.
– Да, – отвечает она, – я тоже очень рада. Ты же не помнишь, каким он был в детстве: доходяга, ябеда и трус. Его же везде лупили. Даже девочки. Даже в музыкальной школе. Соученики. Скрипачи, между прочим…
* * *
Ленивый разговор, летним вечером во дворе, на лавочке…
– Не пуняла, они, эти новенькие с пятого этажа, опять с коляской?
– Так да, у них же родился третий ребенок.
– Ты подумай! Значит, у них все серьезно?
Представьте: вот – дом, так? А перпендикулярно этому длинному дому – дорога. Нет, стоп.
Сначала.
Вот – дорога, так? И эта дорога как будто бежит от моря к дому. И в этот дом упирается. Нет, моря не видно. Море далеко. Дорога длинная, очень длинная. Но если смотреть в окно с третьего этажа, видно эту дорогу, убегающую далеко-далеко, ничто ее не загораживает, и наверняка, если бы я не была такой близорукой, я бы увидела море, там далеко. Потому что эта дорога так придумана, чтобы связывать дом и море.
Вставала я, когда еще было свежо и серо, варила кофе и усаживалась на широкий подоконник. За окном просыпалась дорога, и как по сигналу начиналось особенное шоу.
Сначала показывали что-то серое, угрюмое, пасмурное и в тумане. Но через мгновение там, в конце моей дороги, из-за горизонта вдруг появлялся оранжевый теплый свет, затем – острые лучи…
Для кого-то оно подобно апельсину. Для кого-то творожной ватрушке. Для кого-то половинке персика…
А я видела: первые его лучи похожи на два уха и тонкие вибриссы. И уже следом вдруг упруго всплывал не персик, не апельсин, не ватрушка. Из-за горизонта появлялась гигантская, радостная, хитрая, сытая морда рыжего кота. Я спрыгивала с подоконника, бежала на балкон и, подпрыгивая, махала ему обеими руками:
– Коооооот!!! Вот и тыыыы!!!
Он в ответ тихонько мурлыкал и жмурил глаза.
И так было почти каждое утро. Иногда вдруг вместо усатой его лихой башки над горизонтом появлялась его выгнутая рыжая спинка или толстый мягкий бок. А то вдруг кто-то густо разливал по небу сливки, и кот, кидаясь их слизывать с неба, являл мне только кончик своей божественной лапы или еще одной лапы.
Давно. Мы с моей старшей сестрой Линой (на самом деле она – младшая сестра моего папы, то есть моя тетя, но я привыкла считать ее моей сестрой) пошли на толчок покупать мне что-то, чтобы меня порадовать. Я никогда раньше не была на толчке, потому что меня не брали. А сейчас Линка меня взяла с собой. Я очень хотела посмотреть, что же это такое. И у меня сохранилось ярчайшее воспоминание, которое совсем не соответствует тому, что сейчас представляет из себя рынок.
Словом, мы пришли. И там была куча людей. Именно куча. То есть как будто огромную толпу обвязали веревкой, как букет, и за пределы этой вот веревки нельзя было выходить, и можно было передвигаться только в пределах этого букета. Кто-то передвигался осторожно боком, кто-то по-хамски, расталкивая всех локтями. И вольно, свободно, пританцовывая, там ходили только ужасные яркие коварные и смелые цыганки. Они приговаривали «жевачка-жевачка-жевачка-жевачка». Линка спро– сила одну, которая держала в смуглой, обвешанной бренчащими цацками лапе пачку жвачки в виде сигареток.
Сколько? – спросила Лина.
Столько-то, ответила цыганка.
– Много, – сказала Лина, – давай столько-то.
– Щас, – сказала цыганка, – ага.
– Тогда иди, – сказала ей Линка.
Цыганка осклабилась ужасными железными желтыми зубами и обозвала нас грязными бранными словами – и Линку, и меня.
Мы не купили ничего на этом толчке. Линка подхватила меня за руку, и мы выпали из того огражденного веревкой букета. Но у меня дух захватывало от полноты жизни, я с восторгом еще и еще перебирала в памяти детали костюма той цыганки, ее отвратительные цапучие с черными когтями руки, ее коричневое лицо с глубокими морщинами и каркающий громкий голос.
