Книга Путь слез - Дэвид Бейкер

В смежной комнате на соломенном, сыром от пота матрасе, умирая от лихорадки, лежала Марта, жена пекаря. Около неё на грубом столе стояла плошка, вырезанная из грушевого дерева, наполовину наполненная холодной водой. Пятилетняя дочка, Мария, была рядом и добросовестно омывала бледное чело матери тряпицей, которую держала в единственной здоровой руке.

На улице, под яркими звездами теплой ночи сидел старший сын, Вильгельм, и со злостью чинил расшатавшийся забор, служивший оградой семейному огороду. Вил был задумчивым и часто отрешенным от мира парнем почти семнадцати лет от роду, легкого телосложения и с приятными чертами лица. Его светло-голубые глаза, бывало, глядели нежно, но чаще они сверкали как два раскаленных меча на страже его раненой и тревожной души. Юноша окунул длинные руки, опустив их до самого дна бочки с дождевой водой и после вытер, проведя ладонями по длинным светлым волосам. Он проворчал, что, мол, не обязан обременять себя заботой об умирающей матери, докучливом брате, калеке-сестре и обязанностями отсутствующего отца.

Парень направился ко входу в дом, продолжая по пути мысленно жаловаться на судьбу. Проходя мимо очага, он швырнул немного хворосту на тлеющие в золе красные угольки, а потом смотрел, как взвившийся сноп искр торопливо протискивался сквозь дымовое отверстие наверху. Он задумался, мечтая улететь вместе с ними. В короткой вспышке света он разглядел младшего брата и с раздражением выбранил его за слезы.

– Прекрати реветь будто девчонка.

Смутившийся Карл опустил взгляд на пол, быстро смахнул слезы грубым рукавом и кротко извинился:

– Это для спасения душ матери, отца, бедняжки Марии и твоей.

Без малейшего сочувствия Вил прошел мимо Карла и вошел в комнату матери. Ему навстречу вскочила сестра:

– Вил, – прошептала Мария, – не принесешь ли еще немного воды? Mutti, нашей маме, может быть, полегчает.

Обрадовавшись тому, что появился предлог снова выйти из дома, Вил кивнул и взял плошку из рук сестры. Он быстро вырвался под спасительный покров звездного света и остановился у бочки с водой. Потом прижался спиной к плетеной стене дома и, обхватив плошку обеими руками, прижал ее к себе. Легко постукивая пальцами о днище посудины, мальчик какое-то время рассматривал очертания горных вершин, обрамляющих деревню, затем с тяжелым вздохом закрыл глаза.

Он позволил воображению перенести его в чужие земли, где, по рассказам странников, происходили удивительные события Священных войн. Юноша представил себя могучим рыцарем па боевом коне, отважно скачущем по окровавленным палестинским равнинам. Держа перед собой алый крестоносный щит, он взирал бы, как враги христиан спасаются бегством от ярости его грозного наступления. Несмелое прикосновение руки к его плечу вернуло Вила обратно в Вейер.

– Ты не мог бы поторопиться с водой?

Вздрогнув от неожиданности, Вил кинул на Карла возмущенный взгляд.

– Матери нужна вода и… ну… доброе слово, думается мне. – Карл сжался, ожидая гневного выговора.

Вил рванулся мимо смущенного рыжика, чтобы отнести воду в комнату. Влетев в дом, он выхватил мокрую тряпку из рук Марии и велел ей отойти в сторону, пока сам полоскал примочку в свежей воде.

Следом вошел Карл, прошмыгнув рядом со свечей, которая отбрасывала по всей комнате желтоватый свет. Крошечное пламя танцевало на скрученном фитиле и высвечивало капельки крови, сочащиеся из уголка сжатых губ Марты.

В порыве неожиданной нежности Вил заботливо вытер материнский лоб и взглядом остановился на капле крови. Потом отозвал брата в угол и прошептал:

– Нам нужен брат Лукас.

– О нет, она же его ненавидит! Да и с каждым днем ей становится лучше… А отец Пий говорит, что надо иметь веру. Если ее у тебя нет, оставь заботу о матери нам с Марией.

– Как хочешь, так себе и верь, а я пойду за монахом.

Встревоженный внезапным чувством, Вил вышел из спальни и направился к выходу, но в общей комнате остановился: его внимание привлекла глиняная чаша, стоявшая на столе. «Мамина любимая, – вспомнил мальчик, – та, что сделал для нее дядя, когда она была маленькой девочкой». Он взял чашу, провел длинными пальцами по ее гладкому ободку и потом только поставил ее в покосившийся шкаф, где ей и полагалось находиться. Он долго смотрел на аккуратные ряды тростниковых корзин, глиняных кувшинов и свеч.

– И хоть бы что-то было не на своем месте, – пробормотал он со злостью. Глубоко вздохнув, он вышел в ночь и повернул на север, к аббатству Вилмар, которое управляло его деревней. Там он надеялся найти брата Лукаса, монастырского травника и старого друга своего отца.

Между домом и целью его путешествия лежало две лиги, и Вил быстрым шагом стал сокращать это расстояние. Он прошел мимо неясных очертаний покосившихся деревенских крыш, и его задумчивая натура снова отрешилась от окружающей действительности. Он подумал о матери, которая лежала при смерти, и вмиг почувствовал тяжесть в ногах. Но тут же воскресил звуки бесконечных требований и упреков, которые преследовали его всю жизнь, и покачал головой: «Ей просто нельзя угодить, никак. А побои?… Всего-то за пролитый сидр или какую-то работу, которую просто забыл выполнить». Он сплюнул.

Затем его мысли внезапно унеслись к событиям того далекого октябрьского утра, когда деревенский священник, отец Пий, уговорил его беспокойного отца пойти на службу: далекое крестьянское восстание угрожало интересам архиепископа города Бремен и олденбургскому совету. Пекарь не устоял перед соблазном освободиться от ренты, к тому же он жаждал суровой епитимьи, и неохотно, но все же отправился на сорокадневную кампанию против упрямых штедингеров в качестве слуги рыцаря. В памяти всплыла картина прощания: мать стояла со скрещенными на груди руками и безучастно буркнула «Бог в помощь».

– Сорок дней? – гневно выкрикнул мальчик. «Ничего себе сорок дней – уже почти шесть лет!» – Он подумал об отце, и от злости в груди стало тесно: «Убежать от нас хотел, да? Что ж, живи сам и умри сам; мать говорит, что ты заслужил этого. Может, ты уже и умер. Не беспокойся, я справлюсь со своими обязанностями и твоими тоже – не хуже тебя».

* * *

Мария с трудом взяла влажную ткань своей единственной здоровой, но уже уставшей рукой и робко заглянула в бледное и покрытое испариной спящее лицо матери. Она наклонилась, чтобы вытереть шею больной, но отпрянула, увидев новые капельки крови, в уголке ее рта.

– Карл! – испуганно позвала она шепотом. – Карл, посмотри сюда. Пожалуйста, помоги бедной маме.

Карл, мужественно скрывая свой страх, твердой рукой взял примочку и наскоро промокнул кровь.

– Видишь, Мария, все хорошо.

Внезапно глаза Марты широко раскрылись и округлились, как будто от испуга. Она, сильно закашлявшись, вытянулась и напряглась всем телом. Задыхаясь, несчастная рывком подалась вперед, вскинув руки и протягивая их к перепутанным детям. Наконец она со свистом втянула в себя глоток воздуха, и через мгновение, качнувшись вперед, изрыгнула на лоскутное одеяло поток крови.