Книга Последний час рыцарей - Нанами Шионо
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мехмед услышал новость тремя днями позднее.
Молодой человек, которому через два месяца исполнялось девятнадцать лет, не стал дожидаться, пока будут полностью завершены формальные приготовления ко въезду нового султана в столицу.
— Те, кто со мной, — вперед! — Вот и все, что он сказал Мехмед сел на своего любимого арабского жеребца и помчался на север. Принц хорошо помнил, как относились к нему визири и янычары до той поры. Более того, юноша знал, что у него был маленький сводный брат, чья мать, происходившая из знатной турецкой семьи, стала одной из любимых жен Мурада.
Он гнал своего коня днем и ночью, позволив себе отдых лишь на борту корабля, пересекавшего Дарданеллы.
8 февраля 1451 года Мехмед II официально взошел на престол. Вся турецкая знать столпилась в Большом зале дворца, но никому, за исключением главного евнуха гарема, не было позволено приблизиться к трону султана. Даже великий визирь Халиль-паша и визири Исхак-паша и Караджа-паша стояли в некотором отдалении. Все, кто был в зале, знали, почему это так, и атмосфера сделалась напряженной.
— Почему мои советники стоят так далеко? — спросил во всеуслышание Мехмед. Затем он повернулся к главному евнуху: — Скажи Халилю-паше, чтобы он вернулся на свое место.
При этих словах напряжение несколько разрядилось. Ими он давал понять, что Халилю-паше и всем визирям, подчиненным последнему, позволено сохранить свои посты.
Затем Мехмед II повернулся к трем мужчинам, которые тем временем выстроились справа от его трона. Он продолжал:
— Исхак-паша, я хочу, чтобы ты, как начальник анатолийских войск, сопровождал тело моего отца на кладбище в Бурсе.
Исхак-паша выступил вперед и опустился на колени перед троном, коснувшись лбом пола, — такой жест почтения был принят в Турции.
Затем вперед вышла бывшая любимая наложница султана, которая принесла новому владыке свои поздравления с восхождением на престол. Мехмед II милостиво принял поздравления своей мачехи, а затем предложил ее в жены Исхаку-паше, спасая, таким образом, от неопределенности в будущем. Однако пока в главном зале разыгрывался этот спектакль, ее ребенок был утоплен в бассейне в банях гарема.
Так Мехмед II установил традицию османских султанов убивать своих братьев при восхождении на трон.
Халиль-паша мог быть обезглавлен с такой же легкостью. Все оказалось не так-то просто, как полагали те, кто вздохнул с облегчением, когда стало ясно, что он останется великим визирем. Все хорошо знали, что Исхак-паша был закадычным другом Халиля-паши и сочувствовал планам о возвращении Мурада на престол.
После похорон покойного султана Исхак-паша был сослан в Анатолию, ему было запрещено возвращаться в столицу. Мехмед предусмотрительно разлучил Халиля с одним из его самых близких друзей и соратников, поставив на его место Загана-пашу — визиря, который оказался в немилости у прежнего султана.
Ни Византийская империя, ни правители государств Запада не задумывались о значении этой цепочки событий. Это объяснялось тем, что новый султан возобновил договор о ненападении с Византийской империей и ее менее значительными соседями, не чиня никаких сложных препятствий. Возобновление соглашений о дружбе и торговле с Генуей и Венецией тоже прошло безо всяких затруднений.
Молодой султан позволил вернуться на родину младшей сестре короля Сербии Маре, отданной в гарем султана Мурада, фактически одной из его законных жен, не родивших детей правителю. Мехмед не только вернул ее приданое, но дал ей много подарков и оплатил дорожные расходы. Поскольку на Западе было широко известно, что Мара сохранила верность христианству и в гареме, многие сочли это доказательством спокойного отношения нового султана к христианам.
Главы европейских государств решили, что новый девятнадцатилетний султан будет просто соблюдать заветы своего отца — превосходство на поле боя и благородство суждений.
Немногие, очень немногие люди не разделяли столь оптимистические взгляды. Одним из них был византийский император Константин XI. Хотя турки и Византия возобновили договор о взаимном ненападении, не прошло и месяца, как он отправил посла в Западную Европу, прося прислать военные подкрепления. Однако такие просьбы всегда поднимали вопрос об объединении Греческой православной и Римско-католической церквей. Да и сам император понимал, что не стоит ожидать простого решения.
ОЧЕВИДЦЫ
«Почему в больницах всегда так шумно?»
Этот вопрос постоянно вертелся в голове у Николо по мере того, как одна больничная палата сменяла другую. Ответ был очевиден, и все же этот вопрос продолжал донимать его. Прошло уже десять лет с тех пор, как он поступил на медицинский факультет Падуанского университета, и единственное, что не изменилось с того дня, когда Николо впервые вслед за своим наставником вошел в больничное отделение, было раздражение из-за шума и гомона, царивших в этих местах.
Однако Николо иронично улыбнулся, вспомнив, что этот шум вовсе не мешал ему, когда он входил в больницу не как врач, а как родственник пациента.
Шум создавали вовсе не пациенты. Шумели их родственники, которые разговаривали в полный голос, не думая о других. Их голоса, отражаясь от сводчатых каменных потолков, создавали неразборчивый гомон. Самыми тихими больными были те, у кого не оказалось родни в Венеции, и те, кто заболел, возвращаясь из паломничества к святым местам. Они оказывались единственными, кто безучастно смотрел на фрески, изображающие чудеса Христовы. То были одинокие страдальцы, чьи глаза беспокойно провожали врачей и сиделок по всему помещению.
Выходя из этой особенно шумной больницы, Николо увидел человека в черном платье, который ожидал его, стоя у резервуара для воды в центре площади. Об этом человеке ему сказал привратник, упомянув только, что кто-то желает переговорить с ним у колодца.
Николо решил, что это, должно быть, родственник кого-то из больных. Когда он понял, что этот человек был его знакомым из Адмиралтейства, он остановился в удивлении.
Человек приблизился и тихим вежливым голосом произнес:
— Адмирал Тревизано просит вас явиться в Адмиралтейство сегодня вечером, когда будут звонить к вечерней службе, дабы сохранить ваше посещение в тайне.
— Я приду.
Человек слегка кивнул, и Николо возвратился в больницу.
Чтобы добраться до Адмиралтейства из больницы в районе Сан-Пауло, где работал Николо, было необходимо пересечь Гранд-канал. Николо не повезло: сменив белые больничные одежды на свое обычное черное платье, он подошел к мосту Риальто как раз тогда, когда он был поднят, чтобы дать дорогу кораблю. Ему пришлось подождать некоторое время. Он смотрел на мачты проходившего корабля — зрелище, к которому он давно привык, — с чувством волнения и новизны. За его спиной колокола церкви Сан-Джакомо начали звонить к вечерне. Николо снова задался вопросом, который не давал ему покоя весь день: почему адмирал Тревизано, который, как предполагалось, находился на острове Корфу, тайно вернулся в Венецию?