Книга Цитадель - Александр Прозоров

Но уже через два дня стало не до заседаний: Симеон заметил работающих в городе «неголосующих граждан» с черными пятнами на теле и большими вздутиями на плечах и под мышками. Побелевший от ужаса, он кинулся в кварталы рабов и практически в каждом доме обнаружил умирающих или уже мертвых рабов.

Эпидемия обрушилась на город внезапно, как оса падает на спину сытого и сонного паука. При внимательном осмотре признаки заболевания обнаруживались почти у всех «неголосующих граждан».

По совету Белой Башни Найл применил древнейшую и единственно возможную, хотя и довольно жестокую, меру — карантин. По его просьбе пауки в считанные часы отрезали кварталы рабов своими липкими тенетами. Только Симеон с двумя помощниками допускались в изолированный от города вымирающий район.

Драконовские меры дали свой результат: к тому дню, когда болезнь прокралась-таки в тела полноценных людей, Симеон нашел несколько выздоровевших рабов и сделал из сыворотки их крови вакцину.

Из сотен тысяч рабов выжило не больше тысячи. Горы полуразложившихся трупов, вынесенные на берег реки, были сожжены Доггинзом в присутствии Найла, Смертоносца-Повелителя и Хозяина из выданного жуками жнеца, и правители единогласно решили не считать этот случай использования оружия нарушением Договора.

Именно в напряженные дни эпидемии Найл научился чувствовать город, сливаться с ним сознанием. Он уже предвкушал тот миг, когда гигантский организм вздохнет спокойно, расслабится на берегах реки, словно липа под лучами солнца. Увы… Это мгновение никак не наступало. Вот и сейчас он ощущал напряжение в сложной паутине желаний и судеб, составлявших тонкую ауру города, его энергетическое тело…

Джарита снова тихонько кашлянула и испуганно шарахнулась назад к двери.

Найл вздрогнул. Тончайшая ментальная связь мгновенно прервалась, сознание как бы скомкалось, возвращаясь в черепную коробку, и еще несколько тугих ударов пульса правитель города не мог прийти в себя, понять, где он и что он, но наконец тряхнул головой и отвернулся от окна.

— Пришел Симеон, мой господин, — почтительно склонилась служанка. — Он просил передать, что дело очень спешное.

— Так я и знал, — ответил Найл, вспоминая ощущение опухоли в ауре города. — Пригласи его сюда.

За время борьбы с эпидемией Симеон почернел, сгорбился и ссохся, лицо его покрылось множеством мелких морщинок, кожа рук стала желтой и точно пергаментной, зато в движениях появилась заметная уверенность и живость, порою переходящая в торопливость.

— Привет, Найл, — поздоровался он с порога и тут же развернулся, нервно дергая полы выцветшей туники. — Поехали со мной, ты должен это видеть.

— Что?

— Поехали. Пока не увидишь, не поймешь серьезности проблемы.

Найл смахнул с подоконника нанесенную ветром пыль и закрыл окно.

— Куда мы хоть едем?

— Позволь взять твою коляску, — словно не услышал вопроса Симеон, — мои гужевые валятся с ног.

В принципе главный и единственный медик города предпочитал, как и Найл, ходить пешком. Ездить на людях он считал неприличным. Однако несколько недель эпидемии, во время которой он спал лишь то время, пока его перевозили с места на место, коренным образом изменили мировоззрение Симеона. Теперь он без колебаний накладывал свою трясущуюся руку на все, что только могло помочь ему в защите города от болезней или сберечь силы в достижении этой цели. Он обзавелся новым домом рядом с больницей (выгнав оттуда прежних жильцов), поставил в спальню огромную мягкую кровать (ранее принадлежавшую Каззаку), обзавелся бассейном с подогревом и даже читал только при трех светильниках. А на первый же вопрос вездесущего советника Бродуса категорически отрезал: «Я не собираюсь портить глаза, экономя жалкие капли горючего масла. В один прекрасный день мое зрение может спасти чью-то жизнь».

— Коляска правителя во дворе, — сообщила вынырнувшая из темного коридора Нефтис. — Вы надолго?

Найл пожал плечами, а Симеон просто пробежал мимо. Начальница охраны бросила на повелителя вопросительный взгляд.

— Не волнуйся, — утешил ее Найл, — сражений не предвидится.

— К обеду вернетесь?

— Насколько я знаю Симеона — вряд ли.

Улица дохнула на него жаром. Он в очередной раз поразился терпению пауков. Два стражника-смертоносца высились у крыльца на самом солнцепеке — недвижимы, невозмутимы, непобедимы. Найл осторожно коснулся их мыслей: удивительная смесь смертельной угрозы и абсолютного покоя, — Ну давай же, давай, — поторопил из коляски Симеон, экономя секунды.

К удивлению Нейла, гужевые побежали не в сторону больницы, а к реке.

— Мне нужны рабы, переболевшие чумой, — без всякого вступления заговорил Симеон. — У нас нет холодильников, чтобы хранить вакцину. Поэтому выздоровевшие рабы всегда должны находиться под рукой. Сыворотка их крови может понадобиться в любой момент! А советник Бродус требует отпустить всех на волю. Он говорит, что даже неголосующие граждане имеют право на свободу. А где я их ловить потом буду, если что?! Забыли уже про эпидемию?!

— Нет, не забыли, — ответил Найл.

Вот так всегда — «неголосующие граждане» имеют право на свободу, как и все прочие. Но их нельзя отпускать, они — ходячее лекарство. Как совместить и то и другое?

— А ты уговори их остаться добровольно. Корми повкуснее.

— Уже. А Бродус лезет к ним в комнаты и предлагает пойти погулять! Что он сует свой нос во все щели?! Ему делать больше нечего? Зашли ты его куда подальше, хелицеры ему в бок. Отправь к чертовой матери с почетным поручением, надоел ведь хуже горькой редьки.

— Не могу. Он советник, а не посыльный.

— Отправь, Найл, а то ведь я не выдержу, использую для опытов, будет он мне вакцину производить, если жив останется. «Кормлю я их часто», «кормлю я их часто»… Вот сам пусть покушает.

От эмоциональной речи медика Найла отвлекло странное зрелище: множество женщин шло по направлению к реке, и каждая держала в руках по младенцу.

— Что это, Симеон? — положил он руку медику на плечо.

— Свобода это, Найл, собственной персоной.

— Ты меня не понял…

— Это ты меня не понял. Это все — плоды свободы. Девять месяцев назад ты заключил новый Договор и разрешил мужчинам и женщинам жить вместе.

— Так вот оно что… — начал понимать Найл. — А куда они несут детей?

— В детскую.

— Но ведь по Договору они имеют полное право оставить детей дома!

— И что они будут с ними делать? Ты родился и вырос в пустыне, Найл. В семье. А они воспитаны пауками. Им всю жизнь твердили, что дети должны расти отдельно, на этом отрезанном от города речном острове. За нарушение — смерть.

— Но Договор…

— Да не наказания они боятся! — горячась, перебил Симеон. — Просто другого положения дел не представляют. Вот и несут детей к острову, на воспитание. Может, кто дома и оставил, не знаю, но большинство — здесь.