Книга Валтасар. Падение Вавилона - Михаил Ишков

Как только посерел небосвод, он поднялся, предупредил тайком подглядывающую из своего угла, якобы бездыханную наложницу — веди себя тихо, а то… и чуть выдвинул меч из ножен. Та сразу отчаянно зажмурилась. Рахим вышел из спальни, накрепко закрыл за собой дверь и только одному ему известными потайными проходами и коридорами добрался до покоев старшего сына ушедшего в Страну без Возврата царя, наследника Амель-Мардука. Телохранитель у порога спал, опершись о копье. Рахим глянул на него, усмехнулся, поскребся в дверь. В ответ — тишина. Поскребся громче. За обитой золотыми бляхами резной деревянной створкой послышалось шевеление, и скоро оттуда донесся негромкий голос царевича, дрогнувший на гласной букве.

— Кто?

— Я, господин, Рахим-Подставь спину.

Следом Рахим услышал, как отчаянно вскрикнула жена Амеля, долетел грохот опрокидываемых подсвечников. Затем дверь чуть приоткрылась, и из щели выглянул перепуганный до подергивания щеки царевич. Некоторое время он слова не мог выговорить, только тяжело, с нескрываемым страхом смотрел на декума.

— Что тебе надо? Кто послал?

— По собственному разумению, господин…

В этот момент наконец продравший глаза страж, стоявший на посту у покоев наследника, попытался напасть на Рахима сзади, однако декум, не глядя, ударил его рукоятью меча под дых, и тот, скрючившись, повалился на пол.

Наблюдавший эту картину Амель-Мардук едва сознание не лишился, однако Рахим успел рухнуть перед полуоткрытой дверью на колени и стукнуться лбом об пол.

Царевич откровенно опешил, до сих пор он ни разу не замечал, чтобы прямой как палка, молчаливый старик-декум падал перед кем-то на колени. В том числе и перед отцом. Выходит, это не тайный арест? С чего бы псу в ноги валиться?

Он приоткрыл дверь пошире. Рахим поднял голову. Ему теперь стала видна жена Амель-Мардука. Она, подогнув колени и натянув покрывало, под шею сидела на огромном низком ложе. Со страху даже уголок ткани закусила. Разглядев коленопреклоненного Рахима, женщина несколько оправилась, даже ротик открыла. Она же первой и догадалась.

— Что-нибудь с господином?

— Да, госпожа.

Амель-Мардук был волосат чрезвычайно, завитая борода подбиралась к самым глазам. Лоб у него был красивый, открытый, но по поводу этого лба во дворце болтали всякое. Кое-кто из приверженцев Нериглиссара клялся, что этим лбом можно любую стену проломить. И таран не потребуется, и царевичу никакого вреда не будет. Кое-кто возражал, стену, может, и не удастся, но ворота наверняка.

Эти россказни сами собой ввернулись в память Рахима, он едва не хмыкнул, но удержал себя. Попробуй хмыкни, и его семья и многочисленные домочадцы, а также клиенты подвергнутся опале. Никто не мог сказать, что это будет за опала. Ворота, конечно, проломить этим лбом можно, но обид Амель-Мардук никогда не забывал. При дворе было множество людей, которых наследник считал своими врагами. (Собственно, по мнению постоянно унижаемого царевича, друзей у него в ближайшем окружении Навуходоносора, кроме немногочисленных родственников со стороны жены, вовсе не было.) Одним из первых, с кем следовало посчитаться в первую очередь, был Рахим-Подставь спину, в обязанности которого входило устанавливать очередность посещения царя теми или иными сановниками. Круг этот был невелик, и Амель-Мардук по повелению отца был давным-давно исключен из этого списка. Отца нет, кому теперь придется отдуваться? Может, о том и предупреждал Навуходоносор своих личных друзей. Вот какие мысли посетили декума, лежавшего ниц перед Амелем. Грусти и печали в тот момент отдаваться времени не было! Если сейчас струсить или совершить промах, завтра отрежут голову и скажут, что так и было.

Рахим, не вставая, поднял голову и глянул на наливающееся краской лицо царевича. Тот наконец взял себя в руки, спросил.

— Ты чего явился, пес, потомок рыбака, ослиное ошметье? Говори!

Рахим скосил глаза в сторону приходившего в себя стража, потом глянул на царевича.

Тот проследил за взглядом Рахима и коротко приказал.

— Зайди.

Рахим поднялся и осторожно переступил через порог. Царевич сам прикрыл дверь.

— Говори.

— Ваш батюшка ушел в страну без возврата.

Амель пошатнулся, попытался схватиться за что-то. Не нашел. Начал опрокидываться на спину — жена подбежала, подхватила его грузного, в момент осевшего.

Рахим бросился к ней, помог. Ну жирен, ну склизок! — выругался про себя декум. Сообразил верно. Стоило царевичу опуститься на пол и застыть так в неприличной, позорной позе, и песенка Рахима тоже была бы спета. Им удалось довести Амеля на кровать, усадить. Тот принялся отчаянно чесать лоб.

Жена принялась выпытывать у Рахима.

— Ты уверен?

— Как вижу вас, госпожа.

— Кто еще знает?

— Никто, госпожа. А-а, еще наложница, но я приказал ей молчать, иначе… — он положил руку на рукоять меча. — Вы первые.

Амель-Мардук нахмурил брови.

— Ты в этом уверен?

— Да, господин.

Наследник задумался.

— Что же теперь делать? — неожиданно спросил он.

Жена Амеля тоже выжидательно глянула на Рахима.

— Если мне будет позволено, великий царь…

— Позволено…

— Прежде всего необходимо вызвать начальника дворцовой стражи. Пусть он удвоит караулы и проследит, чтобы в городе все было тихо.

— Ну, это я и без тебя понимаю. Далее?

— Необходимо, господин, строго-настрого предупредить его, с этой утренней стражи он обязан исполнять приказы только вашей царственности. Желательно приставить к нему верного человека.

— Тебя, что ли? — спросил царевич.

Рахим скромно потупил глаза.

— Не велика ли милость для урожденного шушану?[15]— уже совсем успокоившись, заявил Амель-Мардук. — Ты исполнил свой долг по отношению к наследнику. Теперь ты свободен.

— Слушаюсь, господин. Но я не успел упомянуть о главном!

Амель-Мардук встал с постели, прочистил горло, принялся расхаживать по комнате.

— Говори! — приказал он.

— Необходимо собрать государственный совет и уже сегодня заявить, что ваша царственность приняла бремя власти и до праздника Нового года только вы готовы принять бремя ответственности перед Мардуком за судьбу города.

— Не считай себя умнее других. Я подумал об этом в первую очередь. Я ценю твою преданность семье великого Набополасара, однако что бы с сегодняшнего дня ноги твоей больше во дворце не было! Понял, пес?

Рахим ответил по уставу.

— Рад служить великому царю.