Книга Раненый город - Иван Днестрянский

— Может, это и к лучшему. Все равно не представляю, как дальше смог бы ее носить…

— Может, и так, Эдик, — сбавив взятые было обороты, отвечает Паша. Перемирие им принято. Он тоже хорошо помнит о неожиданном и жестоком бое две ночи назад. Затем он сочувственно улыбается мне и продолжает:

— Да и примета такая есть: теперь, будь спок, жив будешь! Если только грубо не споцаешь в очередном пиф-пафе! — В этой последней фразе звенит прежний, справившийся с невольно допущенной им бестактностью Али-Паша.

— Что за шум, а драки нет?

Со стороны ближайшей парадной появляется Федя, в гражданской жизни бывший помощник дежурного по горотделу и милиционер-водитель, а посему добровольно исполняющий обязанности мастера на все руки и изобретательного поставщика всего, чего только господа офицеры ни попросят.

Офицеров же у нас трое: Паша — старлей, прошедший Афган. Он командир. Я — младший лейтенант и его заместитель. Это потому, что на момент кильдыка, когда Родина позвала нас в бой, а мы, в отличие от многих наших товарищей и сослуживцев, благородно с этим призывом согласились, у меня не было опыта. Всего несколько месяцев назад я получил серо-голубые погоны с красным просветом и был зачислен на должность следователя ГОВД. Третий — прекрасной души человек, но абсолютно мягкий и апатичный до всех видов и степеней командования и руководства, вечный лейтенант Вася Тенин по прозвищу Тятя. Он гораздо старше нас возрастом, но, как и мы, молод душой. В мирской жизни он тоже следователь, только не свежеиспеченный, а с приличным стажем. Насчет детей у нас конкретного разговора не было, дочка вроде есть. А племянник у него уже взрослый, воюет неподалеку. В страшную ночь с девятнадцатого на двадцатое июня, расстреляв все патроны, переплыл Днестр и пришел к нам. Мы же сидели в Тираспольском горотделе и буквально бесились, потому что, судя по всполохам на западном горизонте и грохоту, из-за которого временами приходилось повышать голос, бой за Бендеры шел здоровый и люди гибли, а приказа выступать на помощь, да и вообще никакого приказа не было. И о том, где в это время были те, кто должен командовать, тоже не было ни слуху, ни духу. Само присутствие Васи здесь — немой укор множеству попрятавшихся за Днестром засранцев. Паша, Федя и я жутко его уважаем за безропотность, человечность и правильные взгляды на разные жизненные фортели.

— Ну, так будет драка или нет? И что вообще сталось? Лейтенант так вылетел с автоматом из хаты — я подумал, ежели, не дай Бог, румыны прорвались — им всем торба! Дай, думаю, повременю, а то и меня под горячую руку спросонья шлепнет!

— Этот могет, — гудит в унисон Али-Паша. Но под моим взглядом все же решает не продолжать.

Федя подходит ближе и останавливается рядом с нами. Бегают глазки, и его крестьянская рожа расплывается в сложной смеси сочувствия и ухмылки:

— Да-а! Кончилась твоя роба! А я утром шел и думал: забрать ее или нет? Теперь и забирать-то нечего!

Ах, чтоб его! Меня передергивает. Догадываюсь, что будет после этого корявого невоинского словечка, за которое Али-Паша ему уже раза три на шиворот клал, и пытаюсь упредить:

— Ты, Кацапюра! Лучше б молчал душевно!

Поздно.

— Роба! — кривя рот и раздувая ноздри, презрительно фыркает взводный. — Вы оба — менты, а значит, начисто лишены военной дисциплины и интуиции! — зло вклинивается он в начавшееся соболезнование. — Думали, забыли, проспали! Сразу видно, по-настоящему ни разу не видели Кузькину мать!

— Слушай, ты, великий воин! Хватит тыкать всех в нос своим моджахедским прошлым! Ты вот честно скажи, было ли в твоем Афгане что-нибудь хуже, чем здесь за последние сорок дней?

Али-Паша хмыкнул, и его правая клешня пошла во взмахе ладонью кверху, что обычно следовало понимать как потерю дара речи от негодования: «эх, ну и балбесы мне на голову свалились!» — и лишь иногда помягче: «чего мне с вами, желторотиками, говорить». Но в последние дни мы как-то сдружились, срослись, и получилось у него движение еще мягче, вроде: «ну какое это сейчас имеет значение!». Мы улавливаем: чем мягче смысл — тем медленнее летит ладонь.

Этот взмах в словесных баталиях ему дается все чаще. Оперились бывшие желторотики. Палец в рот не клади! С другой стороны, куда взводному деваться? Хоть по натуре он и трепач, но вранья и фантазерства избегает, в этом грехе замечен не был. Вот и отмахивается. Мы знаем: в верхней точке ладонь повернется тыльной стороной вперед, рухнет вниз и раздастся возглас типа «отвалите от меня!», а может, и кое-что похуже. Это надо упредить.

— Нет уж, ты при Федьке скажи!

— Прицепились! Как же, чтоб МВД при случае не начало кашлять на Минобороны… Если честно хотите знать, так хреново мне в Афгане ни разу не было! Во-первых, у «духов» не было брони и пушек. Из кишлаков и с высот мы их всегда сгоняли. А тут — дудки! Бывали там, конечно, обстрелы неприятные, даже атаки, но чтобы неделями без продыху… Во-вторых, такого отвратного руководства действиями, когда все поротно и побатальонно варится в своем соку, на милость румын и Божию, а общего командования да требуемой техники с боеприпасами все нет, я тоже в Афгане не замечал! Оборонцы сраные… Две недели им понадобилось, чтоб наладить подвоз жратвы и простых патронов! И то до сих пор побираемся… Да если бы у мулей[1]было столько же решимости, как у «духов», или сопоставимая с потребной на войне организация, нам давно была бы крышка!

Ценное признание. Послушаем дальше. Али-Паша злым голосом продолжает:

— Инициатива везде за ними! Они захватили на левом берегу Пырыту, Кошницу, Кочиеры, Роги. Здесь заняли половину Бендер, Гыску! На юге взяли Рэскэецкий мост. Тьфу, даже не взяли, а просто погулять на него вышли! И сейчас могут свободно выбирать, где и когда ударить, если захотят! А в Тирасполе все хнычут: «Ой, на нас напали, мы защищаемся, мы мирные, ни шагу вперед!» Словом: «Дорогие мулечки, не бойтесь, нападайте снова!» Зато по радио и в газетах такой вой, будто третья Отечественная началась! «Оккупанты! Фашисты! Интервенты!» Газетная оборона! Е-мое, какие оккупанты, когда все это — самая настоящая гражданская война, самими коммуняками и их же бывшими корешами националистами заделанная? Кто такие Снегур, Косташ и Друк?[2]А Смирнов кто такой и Кицак,[3]командир хренов? А кто вокруг них крутится? Раньше, небось, на одних партсобраниях вместе сидели! И теперь такое чувство, что они за нашими спинами на собрании сидят и торгуются, пока мы здесь должны стоять, как за Сталинград! Одна надежа в этой торговле — на Лебедя! А мы что будем делать, если командующего снова заменят и Молдова возьмет да попробует провести еще одну серьезную операцию на нашем участке? Я вам скажу, что мы будем делать! Несколько десятков мулей мы, конечно, прибьем! При везении, может, сотню, и пару их румынских советников прихватим! И сдохнем!!! Несколько человек переплывут Днестр, не более! И, если мне повезет быть среди них, я постараюсь выполнить обещание, которое дал Смирнову подполковник Костенко!!!