Книга Тарантул - Герман Матвеев

– Где вы жили до войны?

– В Ленинграде.

– А как переехали в Ленинград?

– Это долгая история.

– Ничего, у нас времени хватит.

– Приехал учиться и остался совсем.

– Расскажите, пожалуйста, подробней.

Арестованный начал рассказ о том, как в первые годы революции он приехал в Питер учиться. Раскрывалась биография обыкновенного человека, жившего для того, чтобы жить без особых стремлений, увлечений, идей. Прожил день – и хорошо. В этой жизни были и радости. О них арестованный вспоминал с явным удовольствием, и по всему было видно, что говорил правду. Заминка произошла под конец.

– Где вы работали перед войной?

– Все там же.

– Вас призвали в армию?

– Нет. Я, как говорится, доходягой* был. Списали по актировке*.

Бураков поднял голову и пристально посмотрел на арестованного, но тот сидел опустив голову и не обратил на это никакого внимания.

– А чем вы больны? – спросил Бураков прежним тоном.

– А я точно не знаю.

– Как же это вы не знаете свою болезнь? Что-то не так.

– А так ли, не так, все равно вы не верите! – сказал вдруг с раздражением арестованный.

– Почему не верим? Наоборот, я верю всему, что вы говорите, но хочу уточнить, чтобы поверили и судьи. Если вы считаете, что следователь заинтересован приписать вам поступки, которых вы не совершили, то ошибаетесь. Мы заинтересованы только в одном: узнать правду. Если вы этого тоже хотите, то наши интересы совпадают.

Стенографистка покосилась на Ивана Васильевича и прикрыла рот рукой. Он понял причину улыбки. Бураков даже в интонациях подражал ему, хотя сам и не замечал этого.

– Если вы не хотите говорить, – продолжал серьезно Бураков, – это ваше дело, но тогда остается пробел. Чем его заполнить? Так или иначе, но отвечать вам придется на все вопросы. Насчет болезни мы установим через врачей, и они определят, чем вы больны. Оставим вопрос открытым. Вчера рано утром вас задержали на Невке. Так?

– Да.

– Что вы там делали?

– Рыбу ловил.

– Какую?

– Какая попадется.

– Поймали что-нибудь?

– Не успел. Я только что приехал.

– Почему вы бросили лодку и хотели скрыться?

– Испугался.

– Чего?

– Думал, что не разберутся, арестуют. Время военное.

– Как оказался бумажник в воде?

– Я его достал, чтобы документы предъявить, а как раз в это время лодка качнулась, когда я хотел на катер залезать. Он и выпал.

– Где вы взяли лодку?

– У товарища.

– Как его фамилия?

Арестованный задумался и снова сказал с горечью:

– А что говорить зря. Все равно вы мне не верите.

– Странный вы человек. Я же вам сказал, что верю, но если произошло недоразумение и вас задержали при таких обстоятельствах, надо все выяснить. Как фамилия вашего товарища, который дал вам лодку?

– Не буду я ничего говорить. Вы и товарища посадите.

– За что?

– А за что вы меня посадили?

Допрос затягивался.

Теперь Иван Васильевич разобрался в этом человеке и понял, что в армию Казанков не был призван потому, что сидел в тюрьме. И об этом Казанков проговорился сам. «Доходяга» и «списать по актировке» – типично тюремные выражения. Если он их употребил, то сделал это машинально, и, значит, в тюрьме сидел немало времени. Странно, что Бураков не использовал эту оговорку.

– Сделаем перерыв, – сказал Иван Васильевич, поднимаясь. – Надежда Аркадьевна, вы пока свободны. Сходите в столовую.

– Вы останетесь здесь? – спросил Бураков.

– Да. Я вам позвоню.

Помощник понимал начальника с полуслова и молча вышел за стенографисткой.

Чтобы дать арестованному свыкнуться с его появлением, Иван Васильевич несколько раз прошелся по комнате и сел на место Буракова. Арестованный, смущенный неожиданным вмешательством, оправился и с любопытством разглядывал Ивана Васильевича. Раньше, ослепленный яркой лампой, он его не видел.

– Если вы хотите курить, пожалуйста, – предложил Иван Васильевич, кладя на край стола папиросы и спички.

Арестованный, не разгибаясь, подошел к столу, взял папиросу, прикурил, пятясь, вернулся на место и с наслаждением затянулся.

– Спасибо.

– Вы, конечно, догадались, что я человек не посторонний, – медленно начал Иван Васильевич. – Слушал я ваш допрос и размышлял про себя. Откуда у нас берутся преступники? Ведь человек рождается не преступником. У каждого из них есть хорошее детство, юность, молодость, и каждый хочет себе добра. В чем дело? Вы никогда не задумывались над этим вопросом?

– Нет, – настороженно сказал арестованный.

– Сейчас мы говорим один на один и никакого протокола не ведется. Я вам задал этот вопрос не случайно. Есть русская пословица: «От сумы да от тюрьмы не отрекайся». Она, может быть, в какой-то степени и устарела, но по существу правильная. Бывает такое стечение обстоятельств, которое трудно предвидеть, и человек запутывается. Наш закон это предусматривает и судит строго, но справедливо. Закон дает преступнику возможность искупить свою вину и вернуться в общество. Это зависит от воли и характера… Неужели вам не приходилось думать об этом, когда вы сидели в тюрьме?

– Здесь? – с удивлением спросил арестованный, и этого восклицания Ивану Васильевичу было достаточно, чтобы утвердиться в своем предположении.

– Нет, раньше. Перед войной, – уже уверенно сказал он.

– Откуда вы… Почему вы думаете, что я сидел в тюрьме?

– Да потому, что у меня есть некоторый опыт. Вы, вероятно, считаете себя единственным. Ошибаетесь. Вы не первый и не последний. Нацисты умеют использовать в своих интересах человеческие слабости.

Иван Васильевич говорил, не спуская глаз с лица арестованного. Складка на переносице Казанкова постепенно углублялась, он делал глубокие затяжки, а значит, слушал внимательно и думал.

– До войны у вас была растрата*, что ли? – спросил подполковник.

– Да. Было такое дело… Проворовался.

– Ну а кто виноват в том, что вы проворовались?

– Никто… Сам виноват.

– А если виноваты, то надо и отвечать… Вы пришли в эту комнату с намерением молчать. Думаю, что вы даже примирились со смертью. Так?

Арестованный поднял глаза и неожиданно спросил:

– Что я должен сделать, чтобы мне сохранили жизнь?