Книга Встречный бой штрафников - Сергей Михеенков

Вскоре Бальку встретилась пароконная санитарная повозка. Она была буквально переполнена ранеными, так что их руки и ноги свисали через боковые борта.

– Из какой роты, приятель? – окликнул Бальк ездового, нахлестывавшего низкорослых тощих монгольских лошаденок.

Раненые лежали неподвижно. Некоторые из них стонали. Досталось им крепко.

– Из Десятой, – хмуро ответил санитар.

– Что у вас тут? Наступление?

– А ты что, из отпуска? – покосился на него санитар. – Наступление. Только наступаем не мы, а русские. Вчера кинулись с танками. Вот, видишь, третий рейс делаю. Госпиталь переполнен. Возможно, придется везти дальше. Значит, довезу не всех.

– Тогда поспеши, – сказал ему Бальк и обошел повозку, заглядывая в бледные землистые лица раненых. Впавшие щеки под трехдневной щетиной, тяжелый запах старых бинтов, стоны. – Я возвращаюсь из отпуска. Отпуск по ранению.

Раненые были укрыты серыми солдатскими одеялами. Лица незнакомые. Кое-кого из Десятой он знал. Но здесь его знакомых не оказалось.

– Откуда родом?

– Из Шварцвальда.

– Да? А разговариваешь как берлинец. Шварцвальд. Вы ведь там наполовину французы, а наполовину швейцарцы. Швабский акцент я за милю слышу. Моя жена оттуда. Ты – берлинец.

– Я из Баденвейлера.

– Из Баденвейлера? Курортное местечко. Говорят, вы там нигде не работаете. Только отдыхаете. А? – И санитар засмеялся. – Женат?

– Нет.

– А девочку поимел?

Бальк засмеялся и сказал:

– Давай, давай, поспеши.

– Так поимел или нет? Чертов ты счастливчик! А мне два раза уже отменяли отпуск. И сейчас снова. Сейчас отменили все отпуска. Русские давят день и ночь. Тебя когда ранило?

– Летом. В начале июля. Под Жиздрой.

– Тогда мы еще наступали. А теперь, как говорят наши чертовы ослы, отводим наши силы с целью выбора наиболее выгодной позиции для развития нового широкомасштабного наступления. Ты что-нибудь понял из того, что я только что сказал?

– Почему этот не укрыт, как остальные? – И Бальк указал на одного из раненых, который лежал сзади на соломе в одном мундире с перевязанной головой и прибинтованными к туловищу руками. Поддерживать разговор, начатый санитаром, ему не хотелось. Человеку отменили в очередной раз отпуск. Конечно, он озлоблен, и ничего хорошего от него не услышишь.

– Это старина Визе. Никто во всей Десятой роте не умел так поджарить на костре курочку, как Курт Визе. Ему теперь не нужны ни одеяло, ни курятина. Попал под обстрел батальонных минометов. У иванов теперь этих минометов чертова прорва. Их мины взрываются, едва коснувшись сучка. От них не укрыться даже в лесу. – И санитар кивнул на окоченевший труп Курта Визе. – Ты его разве не знал?

– Нет, – ответил Бальк.

– В недобрый час ты прибыл назад, парень, – сказал вдруг санитар, поглядывая на его тяжелый ранец. – Точно тебе говорю, скверные наступают дни для нашего полка. А может, и всей армии. А может… – И он указал кнутовищем в небо.

– Помолчи. Выполняй то, что должен делать, – сказал Бальк и плотно сжал рот, как если бы на нем были нашивки фельдфебеля, а перед ним стоял какой-нибудь недотепа-новобранец.

– Ты что, швабец, нацист? Тогда почему не в СС? Доложишь, да? А мне плевать! Мне дважды уже отменяли отпуск. И это – за мою безупречную службу! Я здесь уже вторую зиму! Опять эти проклятые снега! Ты здесь, в России, хоть раз зимовал?

Бальк повернулся и зашагал в сторону леса. Он не хотел больше слушать санитара, смотреть на осунувшиеся, полумертвые лица раненых и думать о том, что, быть может, скоро, на этой же телеге, повезут в тыл и его и что, видимо, это не худший вариант из всех возможных. Хотя какие еще варианты здесь возможны? Выжить или не выжить. Вот и все, чем располагает для них Восточный фронт. Бальк тут же вспомнил готическую надпись на арке.

Он шел и думал о том, что еще полгода назад такие разговоры здесь, на Русском фронте, были невозможны. С тех пор многое изменилось. Да, очень многое. Даже санитарная повозка выглядит по-иному. Даже снег под колесами похрустывает и поскрипывает иначе. Теперь это – похоронный марш для обреченных. Лейл Андерсен своим милым голосом уже не внушает солдатам армии, которая до этого только наступала, уверенность в том, что они, исполнив свой долг, в конце концов увидят своих любимых и обнимут их. Нет, даже она была теперь всего лишь голосом из их прекрасного прошлого.

– Ты вернулся, сынок. Очень вовремя. – Такими словами встретил его командир роты. Старый рубака, произведенный в офицерский чин из унтер-офицеров еще в конце великой войны, он принадлежал к почти исчезнувшей в вермахте касте старой прусской породы. Он поощрял в своих солдатах выправку и дисциплину, но при этом умел затронуть в подчиненных и иные струны, неподвластные уставу.

Как хорошо, что Одиннадцатой фузилерной ротой по-прежнему командовал гауптман Фитц. Так что кое-что из прежнего здесь все же осталось. Старик явно пребывал в скверном расположении духа, но его, Балька, встретил хорошо. Во-первых – пополнение. В то время, когда батальон нес большие потери. Раненых Бальк встретил по дороге, а ровный квадрат березовых крестов, увенчанных касками, на которых лежал снег, свидетельствовал о большем.

Гауптман Фитц расспросил его о Германии. О том, как он попал под налет английских штурмовиков, Бальк вначале промолчал. Но тот вдруг спросил:

– Баденвейлер часто бомбят?

– Нет, герр гауптман. – Бальк сделал паузу и уточнил: – Время от времени.

– Ну да, – хмуро кивнул ротный, – так же, как и нас. Время от времени. И есть разрушения?

– Да, герр гауптман.

– И убитые?

– Да, герр гауптман. Гражданские совсем не умеют прятаться во время бомбежки. К тому же не все бомбоубежища выдерживают прямые попадания тяжелых бомб.

– Значит, есть раненые и искалеченные среди гражданских. Так ведь?

– Так точно, герр гауптман, есть и такие.

– Вот что ужасно. Искалеченного войной солдата я еще могу представить. А вот искалеченных детей и женщин… Впрочем, их можно увидеть в любой русской деревне. Мы, солдаты германской армии, наивно полагали, что авианалеты и падающие бомбы – это несчастье Польши, России, но не Германии.

– Я полностью разделяю ваши чувства, герр гауптман, – сказал Бальк.

Гауптман Фитц внимательно посмотрел на своего фузилера. И спросил:

– Чьи самолеты чаще всего налетают? Американцы или англичане? А может, русские?

– Нет, русских там нет.

– Британцы?

– Да, британцы.

– Негодяи. Эти не пожалеют ни наших женщин, ни детей, ни стариков. – Ротный в задумчивости покачал головой и вдруг сказал: – Можно себе представить, что будет, когда до нас доберутся русские.