Книга Охотники за головами - Джон Кинг

— Что это у тебя с глазом? — спросила Эйлин, в голосе слышались тяжелые нотки, Уилл не смог понять, что они значили. — Попал в переделку, да?

— Получил вчера по кумполу — на меня напали какие-то три парня.

— И зачем же они так сделали?

— А я и не знаю. Я стоял и ждал такси, никого не трогал, думал себе про Новый год и все остальное, задавался вопросами типа будет ли сегодняшний день чем-то отличаться от вчерашнего, размышлял про начало новой жизни и прочей мутотени, а потом появились эти парни и попытались залезть в мое такси, и я сказал, что это мое такси, что мне нужно домой, потому что я измотан и уже три часа тут стою жду его. Измотан физически, и вообще, этот конец года, да еще после Рождества. А они навалились гурьбой. И я ничего не мог сделать, они меня слегка попинали и сели в такси.

— Нужно осмотреть глаз. — Теперь, когда он выставил себя жертвой, а не пьяным идиотом, который вляпывается в переделки, ее голос прозвучал более сочувственно. — Они могли задеть глазное яблоко. После такого немудрено и ослепнуть. Глаза очень чувствительны, знаешь ли. И все происходит так быстро. Имея такой видок, ты вряд ли произведешь впечатление на женщин.

Она улыбнулась и поставила сырный рулет на стойку бара, и Уилл попытался не смотреть на ее сиськи, теперь он думал, интересно, а настоящий ли бриллиант в той серьге у нее в носу? А вынимает ли она ее по ночам, чтобы застежка не выпала и не проскользнула ей в голову, не дошла до затылка, вопрос, почему она вдруг вспомнила про женщин.

Уилл надеялся, что не покраснел, не вспыхнул, как дитя, когда платил и шел к остальным ребятам, он не продемонстрировал ни мужественности, ни убийственной привлекательности, и это только подтверждало, что на самом деле он благовоспитанный мягкотелый мудила. Он должен был выпендриться перед Эйлин с какой-нибудь резкой остротой, но не мог подобрать слов. По крайней мере, не мог найти слова, общаясь с противоположным полом. Он был чересчур джентльменом, именно это он говорил себе, пытаясь посмотреть правде в глаза, понимая, что он, вероятно, просто дерьмо, не умеет поддержать разговор, хотя он никогда бы в этом не признался. Он просто уходил от проблемы, как и все, и ничего не ждал, так поступали все они, кроме Картера, тот постоянно искал, кому бы присунуть. Но почему-то это казалось неестественным, выглядело так, что ты думаешь все время только об этом, ни тебе нормально поболтать с дружками, ни пропустить пару пинт пива, и вот он бегает всю ночь и носится за всем, что движется. Но она в порядке, эта Эйлин за стойкой бара, и может, даже лучше, что он — не один из тех парней, которые умеют болтать о чем угодно и в то же время ни о чем, потому что такие, как Эйлин, с этой серьгой Раджпута в носу, с этим запахом классных духов, смогут разглядеть через все это дерьмо самое важное, так что в итоге, в один прекрасный день, его спишут со счетов как очередного безмозглого идиота, озабоченного только своим елдаком.

— Ну что, домогаешься до Эйлин? — спросил Картер, оглядываясь через плечо на барменшу, та теперь говорила с Дениз — она швырнула назад свою сумку и была готова к вечерней работе, они устроили перекур, потому что владелец заведения отъехал и не должен был возвращаться вплоть до самого закрытия. — Ха, я и не знал, что ты по ней тащишься.

— Я всего лишь говорил с ней. Почему все думают, что если чувак немного поболтал с телкой, то значит, что он обязательно собрался влезть к ней в трусы? Она просто спросила, что у меня с глазом, вот и все. Ей интересно было узнать, что случилось прошлой ночью.

Она же не может стоять за стойкой и делать вид, что не видит моего фингала, этого нельзя не заметить, она ведь не такая?

— Ну хорошо, Милдред, я просто спросил. Не надо плакать. Иди, я вытру твои слезки. С ней все хорошо. Слегка тощие ноги, но, по крайней мере, не такая жирная телка, которую надо вздергивать и раскрывать бензопилой, и кровища вокруг рекой, когда ты дергаешь за веревочку и вытаскиваешь из нее «Тампакс». Я не скажу «нет», если она предложит мне быстро перепихнуться в подвале. Я не откажу ей, я съебусь наверх, и наша ебля будет столь же горячей, как и дыхание старины Балти.

— Что не так с моим дыханием, уебок ты хуев? Я даже не ел вчера карри, впрочем, прямо сейчас я не против чего-нибудь сожрать, ну да ладно. Это мое новогоднее решение: сбросить пару стоунов, пусть эти кашмирские парни из «Балти Хэвен» чуток передохнут.

— Ну ты и распиздяй, — сказал Манго, со смехом откидываясь на стуле.

— А ты — вонючка, надел костюм в полосочку и якшаешься со всякими извращенцами, отсасываешь им, можешь уебывать обратно к своим акциям и долям, или чем ты там занимаешься, чтобы зарабатывать на жизнь.

— В прошлом году, я сделал сорок штук только потому, что знал, когда и кому отдать честь, я доил этих самодовольных ублюдков, обрабатывал их так, что они сами отдавали мне свои ликвидные предприятия. Но я, по крайней мере, шевелюсь, не сижу в этом говне, как вы, ребята, или эти парни с Кинз Кросс или со Стритхэма. По крайней мере, я имею дело с нормальной генетикой, а не с монголоидными помойными отбросами из Галифакса, которые готовы отсосать за пару фунтов. Парни, придите в себя. Это материальный мир. Даже Мадонна это понимает. Мэгги поняла, о чем это все.

Лучшим премьер-министром в нашей стране за все эти годы была женщина. Мне так нужна была передышка, и она мне это устроила.

Балти чувствовал, что теряет нить разговора, если бы Манго стал разглагольствовать дальше, то он бы двинул ему как следует. Голова у Балти была тяжелой, не то у него сейчас настроение, чтобы выслушивать всю эту пропаганду. Иногда, он до охуения ненавидел Манго и все, что с ним связано: этот его дорогой мотор и трехкомнатную квартиру в Фулхэме, «Ягуар», который он купил, и три или четыре раза в год отпуск в Испании, этот «Ягуар» со стереосистемой за пять штук и автоматически открывающейся крышей, испанские курорты, запруженные английскими шлюхами, они оставляют свои трусы на таможне и забирают их уже по пути домой, и «Ягуар» срывается в тот же момент, когда Манго ставит ногу на газ, и все смотрят на это чудо и остаются стоять в охуении. Его тошнило просто при мысли обо всем этом, ведь вот какова жизнь Балти — надрывать яйца, таская эти кирпичи, и в его ссанье корица и чеснок, и он служит рабом вздорного мудилы, бригадира из Белфаста, а этот урод, что сидит сейчас напротив, работает в роскошном офисе на Ливерпуль-стрит, нажимает клавиши на клавиатуре, играет с цифрами и, вероятно, сам решает, какую получит зарплату. Это несправедливо, то, что Балти впахивал среди разрушенных зданий, заебывался, еле сводил концы с концами, а Манго в это время врубал на полную громкость свое стерео и исчезал в конце Вестерн Авеню в облаке выхлопов неэтилированного бензина. Не то чтобы Манго не был сообразительным, но только когда дело касалось математики и искусства делать деньги, скорее он просто был этому привержен, но он всегда был таким. Всегда должен был иметь то, что сам считал лучшим. Имидж важнее, чем содержание. В школе он слушал это говенное диско, в то время как все остальные слушали панк и «Два Цвета»[3], и одевался по негритянской моде, хотя все остальные носили «Доктор Мартене».