Книга Adibas - Заза Бурчуладзе

Боевики выкидывают пассажиров из мерседеса. Изображение ненадолго исчезает. В следующем кадре – Качинский на коленях посреди трассы. Руки за головой. Там же двое из охраны, тоже на коленях. Оператор максимально зуммирует на лицо Качинского. Хромой завязывает президенту руки за спиной синтетической веревкой, а рот заклеивает пластырем. Открывает кейс. Делает Качинскому знак головой. Тот встает и, словно по заранее отрепетированному сценарию, покорно садится в кейс. Хромой закрывает чемоданчик. Подъезжает военный «Виллис». Хромой запрыгивает в машину, ставит кейс себе под ноги. Боевики резко и жестоко бьют по лицам охранников прикладами автоматов. Видимо, достается и оператору – в кадре мелькает обшарпанный военный ботинок боевика. Крупный план. Изображение расплывается.

Видение исчезает. У входа в парк дворник снова подметает, водитель жигулей так же лежит в кресле. Только руки у меня немеют, и в ушах начинает звенеть.

На остановку подходит автобус № 21. Девочка 10–12 лет упирается носом в стекло, стекло вокруг ноздрей запотело. Смотрит мне прямо в глаза. На ней большие идиотские очки. Никто не выходит. Двери с сопением закрываются. На автобусе надпись большими буквами: «СЛЕДУЮЩАЯ ОСТАНОВКА – НАТО». Текст сопровождают два братающихся флага – пятикрестный Грузии и векторный – Нато. Совершенно постгиперреалистичный слоган. The simulation of something that will never really happen. Симуляция того, что не случится никогда. Автобус, дребезжа, отъезжает. Девочка не сводит с меня глаз.

04. Могу спрыгнуть

Стою у Михо на балконе. В одной руке сигарета, в другой – стакан: на донышке остатки коктейля. Kлассика на все времена – водка-мартини. Смотрю на улицу. Второй этаж, легко можно спрыгнуть. Балконная дверь открыта. Из динамиков доносится разреженный минимал. Словно кто-то работает бормашиной – ощущение, что пришел к стоматологу. В комнате Михо и Нина трахаются. Еще и просят снять их на камеру.

– Иди, ну, – зовет Михо. – По-братски.

– Иду.

Лучше б им не втягивать меня в эту историю. В конце концов, моя бывшая подруга дает моему же другу. Всего неделя, как мы с Ниной расстались. Коротко, без разборок. Иногда слова не нужны. И так все ясно. Не ссорились, черная кошка недоразумения не пробегала между нами, не возникала из ниоткуда Великая Китайская стена… все гораздо проще. Не думал, что такие вещи в жизни происходят, что со мной так будет. Заезженные штампы выскакивали сами, как поджаренный хлеб из тостера. Без эмоций, как роботы: «я не достоин тебя… и я тебя недостойна… все равно буду любить тебя… я тоже…» Как будто и не были вместе четыре месяца. А сегодня она уже Михо дает. Может, и до этого давала? Разве узнаешь, кому, когда и как давала Нина.

Интересно, успел ли Михо вникнуть в особенности ее вагины и напоминает ли ему секс с Ниной игру с огнем. Лично я всегда держался настороже в отношениях с Ниной, но особенно – в постели. Ее вагина всегда напоминала бермудский треугольник: по поверхности все как бы гладко, а на деле – бездна неожиданностей. Шейка настолько чувствительна и эластична, что она может сжать ее до размера игольного ушка, или наоборот – растянуть с южных гор до северных морей. О губках вообще молчу. Если понадобится, воспользуется ими как садовым секатором.

– Ты ведь не ревнуешь? – спрашивает Нина.

Ставлю стакан на балконный бортик. Поворачиваюсь. Стоит на четвереньках, сиськи слегка трясутся. Отсюда не заметны первые признаки целлюлита на бедрах. Смотрит в лицо. Брови как у Фриды Кало – густые и сросшиеся.

На голом и сильном Михо черные солнцезащитные очки. Качается в такт музыки и медленно нажаривает Нину сзади. Крепкими мышцами, рельефным животом, сильной челюстью и коротко стриженными светлыми волосами смахивает на универсального солдата из фильма «Универсальный солдат».

С постера на стене щерится леджеровский Джокер. На столе у зеркала лежит смятый бумажный пакет «Донатов Скрябина» и раскрытая коробка с недоеденным краешком пиццы, сиротливым огрызком колбасы и бычком сигареты. Почему французскую кондитерскую назвали именно «Донатами Скрябина», не знаю. Может, сам пекарь по фамилии Скрябин?

Знаю, где камера лежит, но все равно спрашиваю у Михо:

– А где камера?

– Вон там, около дисков, – Михо показывает на полку. – Видишь?

– Могу спрыгнуть, – говорю.

– Что ты сказал? – Михо поправляет соскользнувшие вниз очки.

– Вижу, – говорю. – Иду.

Бросаю взгляд на дом напротив. В одном из окон видны мужские ноги на диване и женский силуэт у зеркала. Длинные волосы завязаны белым шнурком. Изо рта торчит сигарета, мажет свою рожу огуречной кожурой.

На углу улицы стоят два броне транспортера. Один закрывает Ленинградскую, другой – улицу Камо. Над ними развеваются грузинские флаги. Несколько офицеров курят. На плечах у них висят автоматы Калашникова. Рядовые таскают мешки с песком, укладывают их на поспешно сооруженный окоп, оставляя место для амбразур. Не пойму – армия готовится к обороне города или это просто имитация обороны. Мусорный контейнер под балконом омерзительно воняет. Там же стоит Биби Сартания. Наблюдает за суетой солдат. В одной руке держит бутылку из-под пива. Вторая рука лежит в кармане брюк – небось чешет яйца.

Полгода, как Биби не видел. Надо же, жив еще. На нем старые кеды, грязные джинсы и огромная черная футболка. Еще и отвратительная шапка с аббревиатурой NYPD. О-образное тату на запястье – словно обвивающий браслет – сделал себе на Гоа 10 лет назад. Он один из тех прекрасных лузеров, которых так много было в Тбилиси в конце 90-х. Сейчас повымерли. Как динозавры. Если бы Биби не сел на винт, мог бы стать отцом грузинского эмбиента. Тем более у него было все необходимое для успеха на этом поприще: хороший лэптоп с саунд-программами, камуфляжные штаны с карманами по бокам и ботинки милитари с фосфорными шнурками. И какая-никакая, но и популярность у него была. По крайней мере, однажды даже попал на обложку журнала «Отпечаток» и иногда поигрывал в ночных клубах.

Вдруг вспоминаю нашу последнюю встречу, мой мозг, как полароид, моментально выдает готовую фотографию:

Тбилисский декабрь, бесснежный и теплый. На Биби тем не менее отвратительная куртка аляска. На голове окантованный искусственным мехом капюшон. Сидит один на балконе «Макдоналдса» на Марджанишвили. Потягивает коктейль через трубочку. Одновременно похож на персонажа старого известного клипа UNKLE и на крэк-дилера. Еще и воняет, как гламурный бомж. Примерно так будет вонять квашеная капуста, если ее обрызгать хорошим парфюмом.

Когда подхожу, протягивает мак-шейк.

– Не надо, – говорю. – Сам куплю.

– Возьми, – нудит. – Возьми…

Потягиваю. Хотя в банке противный коктейль (макшейк 30 %, водка 70 %), в желудке чувствую приятное тепло. Биби улыбается:

– Мой рецепт.

– Не сомневаюсь.

Вскоре события развиваются по штатному сценарию: из «Макдоналдса» попадаем на Клару Цеткин, на кухню его однокомнатной квартиры. Все до чертиков знакомо: обои с орнаментом, холодильник «Орск», который до конца не закрывается (поэтому к нему постоянно приставлен стул), старая замызганная газовая плита и салатного цвета круглый светильник, висящий на крученом кабеле, напоминающем шнур старомодного телефона.