Книга Смерть на Параде Победы - Андрей Кузнецов

В том, что здесь работал не один человек, а целая группа, сомнений не было. И по общей картине, и по тому, что один человек вряд ли бы смог унести содержимое трех объемистых тайников, а главное, потому, что соседка слышала, как по лестнице спускались несколько человек. «Вроде бы трое, — неуверенно говорила она. — Или, может, четверо… Но точно не один!». Услышала, выглянула на лестничную площадку, сунулась в приотворенную соседскую дверь и обнаружила труп. Еще теплый. Если бы сразу вызвала, а то взяла и в обморок хлопнулась. Часа три потеряли, по горячим следам преступников уже не возьмешь. Разве что по теплым. Но они, сволочи, нигде не наследили, ничего не обронили. И вообще действовали аккуратнее некуда, никакого беспорядка не наделали, ничего не разбросали. На полу только ногти покойника лежали и деревянная шкатулка, в которой, скорее всего, супруга Арона Самуиловича хранила свои цацки-побрякушки, легальную, так сказать, бижутерию.

— Циркачи! — сказал вслух Алтунин.

Слово «циркачи» стало у него нарицательным в тридцать восьмом году, когда взяли братьев Летягиных, воздушных гимнастов, в перерывах между выступлениями грабивших квартиры в центре Москвы. Действовали братья нагло и ловко — лазали по пожарным лестницам, высматривали пустые квартиры с незакрытыми окнами-форточками (дело было летом), забирались в квартиры, быстро хватали что поценнее и так же, по лестницам, уходили, не оставляя никаких следов. Три-четыре, а то и пять краж в день, милиция на ушах стояла. Очевидцы, если таковые имелись, вспоминали, между прочим, что видели на пожарной лестнице щуплого подростка. Трясли уголовную шпану, но никто не спешил сознаваться. Всплыли, было, на Тишинке две серебряные ложки, украденные в Даевом переулке, но того, кто их принес на рынок и пустил в оборот, найти не удалось. В один прекрасный день (августовский денек был действительно хорошим, солнечным, теплым) Алтунин, вспомнив про пожарные лестницы, подумал о цирке и отправился на Цветной бульвар. Да так удачно пришел, что сумел понаблюдать за репетицией двух субтильных братьев-акробатов. Внутри екнуло — они, но Алтунин не стал торопиться. Уделил братьям два дня, а на третий вместе с напарником Жорой Анчуткиным взял их в Безбожном переулке «на горячем», то есть — с поличным. С тех пор и появилась у Виктора привычка звать «циркачами» ловких воров. Про себя звать, втайне, чтобы честных цирковых артистов понапрасну не обижать. Цирк он любил.

— Мастаки! — поддержал Джилавян и начал диктовать Семенцову протокол.

— Я бы наведался в Первый Спасоналивковский к Тольке-Гривеннику, — шепнул Алтунину Данилов. — Чую — ст о ит.

— Чую — зря пробегаешь, — так же шепотом ответил Данилов. — Не Толькины масштабы. Это тебе не академик Изюмов с его столовым серебром. Такой жирный хабар Толику не понесут. Он же кто? Гривенник. Кличка сама за себя говорит. Ты лучше на Трифоновский сходи, к Сильверу.

— И то верно, — согласился Данилов. — Схожу…

Одноногого скупщика краденого Борю Сопова прозвали Сильвером не за «специализацию» на серебре-золоте и прочих драгоценностях, а в честь стивенсонсовского героя, мастерски сыгранного артистом Абдуловым. Как вышел в тридцать седьмом на экраны «Остров сокровищ», так и пошли появляться Сильверы да Билли Бонсы. В Москве, как и положено столице, Сильверов было аж целых три — одноногий барыга с Трифоновского, хромой урка с Зацепы и одноногий чистильщик обуви из Столешникова айсор Каламанов.

— Слева от окна, вплотную к стене, стоит прямоугольный стол, покрытый чистой зеленой скатертью. В скобках укажи — вязаной… А что у нас на столе, Гриша?

— Стакан в подстаканнике с жидкостью, похожей на чай, — ответил Семенцов, выражая лицом и тоном недовольство по поводу того, что его, словно мальчишку, экзаменуют на людях, весьма умеренное, сдержанное недовольство.

В одном из первых своих протоколов Семенцов недолго, по обыкновению своему, думая, написал: «В ушах убитой золотые серьги с рубинами». Протокол попался на глаза начальнику МУРа комиссару третьего ранга Урусову и так ему понравился, что он зачитал его на совещании. С тех пор Джилавян, которому влетело за недогляд (надо же читать, что пишут стажеры), не упускал момента макнуть Семенцова носом в лужу.

— А на блюдце что? — прищурился Джилавян.

— Немного красного вещества, по виду напоминающего малиновое варенье.

— Молодец! — похвалил Джилавян. — Пиши.

— Может, я это… подпишу там внизу и пойду? — подал голос заскучавший дворник. — А то сейчас управдом проснется, увидит, что меня во дворе нет и сразу начнет орать. Управдом у нас лютый!

— Аспид! — подтвердила соседка. — Я, может, тоже пойду?

— Подождите оба! — осадил их Джилавян. — Мы скоро закончим.

Дворник вздохнул, соседка недовольно поджала губы. Они еще не знали, что Джилавян заберет их с собой в МУР, чтобы допросить как следует и составить впечатление. Он их и в понятые пригласил только для того, чтобы были на глазах. Тот, кто нашел труп, всегда на подозрении, а дворники, они или в сообщниках-наводчиках у бандитов состоят или видели что-то интересное…

Самое интересное выяснилось на утреннем совещании у начальника отдела. Оказалось, что гражданин Шехтман Арон Самуилович, одна тысяча восемьсот восемьдесят третьего года рождения, место рождения город Шклов Могилевской губернии, еврей, беспартийный, из мещан, находился под пристальным наблюдением УБХСС.

— Крупнейший московский валютчик, — рассказывал пришедший от соседей сотрудник в щегольском люстриновом костюме с широченными лацканами. — Акула, зубр. Мы его пасли аж с декабря сорок третьего, связи выявляли. Буквально на днях собирались накрыть всю шайку разом — в Москве, в Батуме, в Ташкенте и в Свердловске…

Капитан Данилов уважительно присвистнул, отдавая должное масштабам, и тут же наткнулся на строгий начальственный взгляд, посвисти, мол, у меня.

— По имеющимся у нас данным, Шехтман готовился залечь на дно, — продолжал сотрудник. — Две недели назад он приобрел у известного нам и вам гражданина Везломцева по кличке Пономарь два поддельных паспорта, два диплома, две трудовые книжки, два военных и профсоюзных билета… короче говоря — два полных комплекта документов на фамилии Пытель и Кобуладзе…

Тимофей Везломцев, он же трижды судимый рецидивист по прозвищу Пономарь, изготовлял поддельные документы высочайшего качества и не оформлялся на четвертую ходку только потому, что о каждом покупателе исправно сообщал в милицию. В МУРе шутили, что Пономаря пора принимать в штат, столько раскрытий он обеспечил. Пономаря берегли, брали его клиентуру не сразу, чтобы не создавалось впечатления насчет того, что Пономарь ссучился и стучит. Сотрудничать с органами Пономарь начал по причине ослабшего здоровья, когда понял, что со своим туберкулезом четвертого срока уже не потянет.

— Но кто-то вас опередил! — начальник отдела майор Ефремов хлопнул по столу своей широкой ладонью и обвел сотрудников многозначительным взглядом. — Кто? Я, товарищи, не могу исключить утечки. Не могу!