Книга Заклинатель драконов - Ян Сигел

— Гоблин! — презрительно произносит Сисселоур. — Зачем нам эти отбросы? Заклинание предупреждает: нам не нужна эта мелочь. — Она поднимается, чтобы загасить огонь, но колеблется, ожидая моей реакции. Она слишком хорошо знает мой характер, чтобы проявлять самостоятельность.

Я киваю головой:

— Достаточно. Пока.

Мы открываем задвижку дымохода, и дым устремляется наружу, свиваясь кольцами вокруг Древа, стараясь улететь высоко в небо, но ветер разгоняет его, и дым растворяется в воздухе. В это время наступает сезон, когда птицы вьют гнезда. Самые маленькие строят дома на нижних ветвях, где много насекомых, червей и всяческого пропитания. Выше располагаются мелкие хищники, которые грабят мышей, ящериц и других слабых соседей. Ближе к большим ветвям долбят кору дятлы. На самом верху живут орлы, которые больше человека, летающие существа без оперения, возникшие на заре истории, и другие создания, занявшие свободные места в птичьем королевстве, хотя все они вовсе и не птицы. Однако кто забирался наверх, чтобы все рассмотреть? Древо неприступно, неизмеримо. Оно хранит свои секреты. Может быть, оно выше всех самых высоких гор. Древо пронзает слой облаков, достигая космического купола. Мне не хочется видеть это. Разум отказывается это понимать, пространство слишком велико, чтобы размышлять о нем. Я знаю, где следует остановиться. Однажды я нашла яйцо, упавшее откуда–то сверху, оно было размером с человеческий череп. Голое существо, лежащее рядом с разбитой скорлупой, было с крыльями, заканчивающимися когтями, были когти и на его ногах, а голова напоминала человеческого эмбриона. Я не прикоснулась к нему. Ночью в том месте слышалось хрюканье свиньи, а наутро там уже ничего не было.

Когда птицы вьют гнезда, они ужасно шумят, бранятся, верещат и клацают клювами. Я предпочитаю сезон созревания голов, когда они начинают бормотать. Это гораздо более приятные звуки.

Снова загорелся огонь заклинаний, повалил дым. Среди зыбких образов я опять вижу башню, теперь уже ближе, и мне лучше слышно молитвенное пение, стал гораздо громче серебристый перезвон колоколов. Я чувствую, что в этом месте никогда не стихает ветер. Смотрю дальше, в более отдаленное время. Замок у озера. Вижу косматых бородачей, одетых в меха и кожу. На их ножах, коротких мечах странно поблескивает кровь. Идет сражение на зубчатых стенах замка и в Главном Зале. Там и сям мелькает фигурка гоблина, который невидимым кинжалом подрезает подколенные сухожилия врагов. Это удивляет меня: обычно гоблины не отличаются такой наглостью. В камине горит целая сосна. Огромный рыжеволосый человек выхватывает горящее дерево из огня и начинает размахивать этой невероятной дубиной, повергая врагов полыхающим пламенем. При этом он задевает и своих воинов, но такая мелочь не имеет, кажется, для него никакого значения… Соратники рыжеволосого издают такой громкий победный клич, что дрожат стены замка и картина пропадает.

Затем видение восстанавливается, показываются очертания дома. Строгий дом с серыми стенами, за ним вздымается какой–то шпиль. По тропинке, ведущей к воротам сада, спускается гоблин. Для такого вида гоблинов он необычайно высок, около трех футов, и весьма волосат, у него кустистые брови и лохматые мочки ушей, голова — в шапке курчавых волос, похожих на овечье руно. Тело его покрыто клочками кожи и меха, и трудно различить, где одежда, а где — его собственная шкура. Ноги — босые, цепкие, с дюжиной пальцев на каждой ступне. У него коричневая кожа и очень смышленые глаза, более смышленые, чем бывают порой у человека, в них нет белка, а только радужная оболочка цвета ореха. Он останавливается, оглядывая склон холма, дом и сад взглядом, от которого ничего не может укрыться. Он поочередно каждой ноздрей нюхает воздух, затем продолжает свой путь по дорожке.

— Зачем нам нужно так внимательно его разглядывать? — Сисселоур слегка обескуражена, она всегда выискивает возможность обидеться. — Это же гоблин. Домашний гоблин. Он ничего не значит.

— Нет, это что–то значит, — отвечаю я.

Появляется множество людей, лица наслаиваются

друг на друга. Некоторые из них знакомы, другие — нет. Среди них мужчина в плаще с остроконечным капюшоном, он меняет какую–то бутылку без наклейки на сумку, в которой что–то лежит. И вот этот же мужчина, но уже старше, беднее, хотя и в той же одежде, шагает по пустынному полю, над которым нависли крылья облаков. Когда–то, у него на родине, его звали Габбандолфо, хотя были еще и другие имена. Но он утерял всю свою силу и свои титулы, а теперь бродит по миру с целью, которая не может быть достигнута, он идет в никуда. И тем не менее с появлением этого персонажа я настораживаюсь: парадоксально, но с тех пор, как он стал бессильным, его присутствие таит в себе угрозу, мрачность и неопределенное предостережение. Он прокрадывается в видение, как стервятник, выискивающий поле битвы, о котором только ему заранее все известно.

— Мне это не нравится, — заявляю я. — Мы должны быть единственными наблюдателями. Что он высматривает после того, как мы уже все осмотрели? Что он знает?

Снаружи, за Древом, наступила ночь. Я слышу, как посвистывают ночные птицы, слышу предсмертный визг мелких грызунов. В туманной картине появляется из темноты новое лицо существа неизвестной расы. Однако это — смертный, который кажется скульптурой запредельной красоты, вырезанной из черного дерева. У него иссиня–черные волосы и глаза, как голубые бриллианты. При всем его изяществе видно, что этот человек очень мужествен. Он'в упор рассматривает меня, будто сам стал наблюдателем. Впервые за все время своих наблюдений я произношу слово, которое стирает видение, хотя обычно оно само уходит из поля зрения. Лицо заволакивает туман, и последнее, что остается, — это его улыбка.

Он видел нас, — говорит моя сестра.

Мираж. Обман зрения. Ты выглядишь испуганной. Чего ты боишься — дыма или видения?

Как только мы чуть ослабляем внимание, дымок истончается и расползается в стороны. Я плюю в огонь, произнося слово заклятья, которое приказывает испарению сконцентрироваться в сердцевине облака. Ядро затемняется, на мгновение появляются прежние образы, но тут же исчезают, так и не став более определенными. Картины следуют одна за другой, но они нечетки, неясны, незначительны. Наконец мы возвращаемся к серому дому и видим гоблина, который забирается внутрь через открытое окно. В комнате мальчик–подросток читает книгу. Он сидит, закинув ногу за ручку кресла. У мальчика довольно светлые волосы, а нос усыпан веснушками. Он поднимает ясные, чистые глаза, его взгляд светится прямотой, но при этом таит и некую хитрость, присущую юности. Он смотрит прямо на наблюдателя, заинтересованно и без испуга. Он может видеть гоблина. У него нет Дара, нет ауры силы. Но он может его видеть. Он говорит:

— Полагаю, ты пришел из–за того, что место пусто. Гоблин резко останавливается на подоконнике.

Взволнован.

Место не занято, — продолжает мальчик, — место домашнего гоблина. Ты ведь домашний гоблин?

Ты же это узрел… — Гоблин говорит со странным, очень древним акцентом. Голос у него скрипучий, похоже, он очень давно не разговаривал, может быть, несколько столетий.