Книга Поцеловать осиное гнездо - Джонатан Кэрролл

Уже было семь, когда я съехал с шоссе, но поскольку стояло лето, небо еще золотилось, как свежеиспеченная буханка. Дорога в поселок вилась меж прекрасных деревьев и больших частных земельных участков, скрытых за высокими каменными стенами. В юности родители часто возили меня с сестрой на машине за город. Сколько раз мы проезжали мимо этих импозантных домов и слышали, как отец с гордостью называл фамилии владельцев, словно знал их лично.

Но что же случилось с тем милым обычаем – всей семьей садиться в машину и просто куда-то ехать? Иногда эти поездки длились часами, родители тихо разговаривали на переднем сиденье, дети обменивались тычками и шептались на заднем, и все были в восторге от пребывания вместе в большом старом черном «форде» или золотистом «додже». Иногда вы останавливались купить мороженого или, еще лучше, заезжали на какую-нибудь лужайку, где уже остановилось другое семейство, тоже выехавшее на прогулку.

Пока я катил к Крейнс-Вью, в голове у меня медлительными тропическими рыбами проплывали воспоминания. Вот поворот, где Дейв Хьюз свалился с велосипеда, вот дом Вуди Барра, церковь Св. Иуды, проходя мимо которой, все мои друзья-католики неизменно крестились. Как и следовало ожидать, теперь все казалось меньше и издавало аромат старого одеколона, которым ты когда-то пользовался, но с тех пор прошло много лет.

Меня поразило, как редко я задумывался о своем детстве, – ведь оно было счастливым, хотя и не отличалось ничем особенным. Как здоровая пища, наполнявшая меня силами, но сама по себе ничем не примечательная. Мой отец всю свою жизнь проработал в нефтяной компании «Шелл» и ничто так не любил, как бродить вокруг нашего дома в шлепанцах и домашних штанах, курить трубку и чинить что-нибудь, что порой и не нуждалось в ремонте. Мама была домохозяйкой, и тогда это слово еще не было ругательным. Они поженились сразу после колледжа и за тридцать четыре года не успели надоесть друг другу.

Лето мы обычно проводили в маленьком домике в нью-джерсийском прибрежном поселке под названием Си-Гёрт. У нас была такса по имени Эли (мой отец ходил в Йельский университет), и мы часто меняли наш семейный автофургон. Ужинали мы все вместе перед телевизором, смотря Уолтера Кронкайта или «Перри Мейсона», на десерт ели ванильное мороженое от Брейера с шоколадным сиропом от Боско. Телевизоры были черно-белые, мальчики стриглись под ежик, а девочки носили платья. Что может быть проще?

Вечером, сразу после школы, моей первой остановкой была столовая Скрэппи. Приличная пища, ближайший к школе телефон-автомат и терпеливое доброжелательство хозяев сделали это заведение первейшим для окрестной ребятни. Вторым была пиццерия Чарли – увы, такая маленькая, что там ты мог лишь купить кусок пиццы, а есть приходилось на улице стоя.

Столовая же была просторной, с кондиционером и множеством кабинок, обитых кричаще-бирюзовым кожзаменителем. Там играла музыка, и цены не слишком кусались. Столовая была нашей. У детей ведь нет ничего своего – все лишь обещается, одалживается, с нетерпением ожидается, и преувеличенные ожидания никогда не сбываются. Столовая Скрэппи предоставляла нам место строить планы, мечтать и собираться с силами. Как правило, если нужно было с кем-то встретиться по пути, то встреча назначалась перед пиццерией Чарли. Если же требовалось поговорить – для этого служила столовая Скрэппи.

Когда я зашел, в помещении почти никого не было. Я на мгновение задержался в дверях, давая миллиону воспоминаний ударить прямо по мозгам. Каждый уголок и каждую кабинку заполняла моя жизнь. Один вид помещения и знакомые запахи кофе из автомата «Банн-о-Мат», жареного мяса, человеческих тел, швабры и вытертых столов живейше напомнили о другом настоящем, которое было когда-то не менее важно, чем нынешнее. Я сел у стойки и туда-сюда покрутился на вертящемся табурете.

Подошла молодая официантка с излишком помады на губах и недостатком энтузиазма. Все в ней излучало усталость, какая бывает после целого дня на ногах, или просто когда тебе восемнадцать, а жизнь слишком утомительна.

– Что возьмете?

– Меню, пожалуйста.

Она открыла рот что-то сказать, но замерла и закрыла его, а вместо этого достала из-под стойки длинное красное меню.

– Сегодня фирменные блюда – фрикасе из индейки и мясной рулет, – вздохнула девушка.

– А вы еще готовите калифорнийские чизбургеры?

– Конечно! Хотите?

К моему удивлению, ее глаза оживились, и она позволила себе очень приветливую улыбку. Приглядевшись к ней, я увидел, что энергии в этой девушке хватит лет до тридцати пяти – сорока, не больше. Потом ее жизнь превратится во вздохи и усталые жесты, да еще понимание, что долю свою она израсходовала много раньше, чем следовало. Эта мысль метеором промелькнула у меня в голове и погасла. Я посмотрел на карточку с именем на груди у официантки: «Донна».

– Донна? Я знаю одну женщину по имени Донна. Она держит двух птичек. Двух австралийских попугаев.

– Да? И что?

– Н-н-н-у, и я полагаю, что возьму калифорнийский чизбургер, Донна.

Когда она повернулась, чтобы идти, я поднял палец:

– Одну секунду. Вы ходите в школу?

Она состроила гримасу:

– К несчастью.

– А миссис Мьюзролл еще преподает?

– Она не преподает, мистер, она дремлет. На уроках миссис Мьюзролл мы делаем домашние задания. Вы учились в Крейнс-Вью? – Донна ткнула большим пальцем себе за спину.

– Давным-давно.

Она снова улыбнулась.

– Хотела бы и я, чтобы это оказалось давно.

– Все так же плохо, а?

Проводив ее взглядом, я осмотрелся, кто еще есть в столовой. На улице стоял автофургон, и я догадался, что двое гигантов, поедающих мясной рулет у дальнего конца стойки, вылезли из этого фургона.

Я очень долго рассматривал парочку подростков в кабинке, которые развлекались тем, что перестреливались из соломинок шариками жеваной бумаги. Мне вспомнилось, как однажды вечером и мы сидели в той же кабинке с Луизой Хэмлин после бурного выяснения отношений позади школы. Мы пили вишневую кока-колу и смотрели друг на друга с восхищением и благодарностью, какие бывают только у четырнадцатилетних подростков после нескольких часов основательного целования. При мысли о том вечере и Луизе Хэмлин с ее соломенно-светлыми волосами у меня что-то сжалось в глубине груди.

– Вот вам. Посмотрите кое-что, пока ждете. – Донна положила передо мной книжку. «Periauger» – ежегодник крейнс-вьюской средней школы. – Это прошлогодний. Я подумала, вам будет интересно, на что похожа ваша школа теперь.

– Ой, Донна, это действительно здорово! Спасибо большое.

– Я держала его в задней комнате. Можете посмотреть, изменилась ли миссис Мьюзролл.

– Сомневаюсь. Еще раз спасибо.

И вот самая настоящая дорога, мощенная желтым кирпичом, вывела меня назад в мой старый родной городок. Столь многое здесь было знакомо, столь многое – нет. Я не знал никого из ребят, но лица в ежегодных школьных фотоальбомах всегда выглядят одинаково. Те же неестественные улыбки, скованные позы, крутые парни, грязные шуты, будущие поэты и придурки. Меняется только длина волос и фасон одежды, а лица везде одинаковы.